Читать книгу "Прогулки с Хальсом - Карина Тихонова"

Похороны прошли достойно. Сначала пастор Елизарий прочитал молитву, затем произнес трогательную речь о достоинствах и кротости покойной, заставив многих женщин прослезиться.

— Анна Мария Хальс последовала за беспомощным ребенком, как добрая мать, оставив нам благоговейную память о своих добродетелях, — закончил пастор, и женщины зарыдали, уже не скрывая слез.

Дирк взглянул на Франса, стоявшего рядом, и увидел, как по небритой щеке брата пролегла влажная дорожка. Кто-то из приглашенных незаметно подтолкнул соседа в бок: глядите-ка, господин Хальс прослезился! Негоже мужчине так откровенно выказывать свое горе, да что-то и незаметно было раньше большой любви к жене! Прав господин пастор, покойница была сущим ангелом, раз терпела такого мужа. Ни разу не пожаловалась на него соседкам, наоборот, выгораживала своего Франса, как умела. И в церковь-то он не пошел, так как болен, и на прогулку отправился в компании друзей только потому, что не умеет им отказать, и пьет-то он не больше любого голландского мужчины… Да что там говорить, тесны харлемские улочки! Разве можно здесь что-то утаить от зорких соседских глаз?

Похороны завершились поминками, по традиции устроенными в доме гильдии живописцев. Каждая ремесленная гильдия имеет дом с обстановкой, столовыми приборами, посудой, и вот сейчас тот самый скорбный случай, когда все это понадобилось. Стол накрыли хорошо, сама Анна Мария осталась бы довольна. Гости встречали одобрительными взглядами каждое новое блюдо и с аппетитом налегали на еду. Народу собралось так много, что пришлось принести в столовую еще один небольшой стол. Немудрено! На поминки собралась гильдия живописцев в полном составе, пришли соседи Хальсов вместе с женами и друзья из камеры риториков «Виноградная лоза». Дирк сидел напротив Франса, временами бросая на бледное бескровное лицо брата тревожные взгляды. Множество дел не позволили им перекинуться почти ни единым словом. Спал ли Франс этой ночью, ел ли он хоть что-то за три этих ужасных дня?

Сам Дирк держался из последних сил. Хорошо, что дети пока окружены заботой. А что будет потом, когда придется забрать их домой? Какая из Франса нянька? Конечно, Франсина не оставит детей без присмотра, но все же она им не мать… Дирк глубоко задумался, поник головой. А когда очнулся, то увидел, что место Франса пусто. Гости тоже заметили отсутствие хозяина и начали недоуменно переглядываться.

— Где же господин Хальс? — спросил Дирка сосед, сидевший рядом.

— Он сейчас вернется, — коротко ответил Дирк.

Но время шло, а Франс не возвращался. Захмелевший сосед с неприятной фамильярностью заметил:

— Видно, господин Хальс свое отгоревал. Короткий траур, ничего не скажешь.

Дирк с трудом сдержался. Он резко бросил соседу:

— Что вы знаете о моем брате, чтобы его судить? — и встал из-за стола.

Сосед на это лишь едва заметно усмехнулся. Встревоженный Дирк поспешил к выходу.

Мягкие осенние сумерки опустились на город. Дирк негромко позвал: «Франс! Франс!» Не получил ответа и пошел к дому брата. Может, Франс захотел побыть наедине со своим горем? Может, ему нездоровится?.. Вскоре окончательно стемнело.

Подойдя к дому Франса, Дирк поднял голову и увидел свет в одном-единственном окне на втором этаже. Этого он и боялся.

Он толкнул незапертую дверь в темную прихожую, поднялся по скрипучим ступеням. В мастерской ярко сияли свечи, Франс сидел на стуле в центре комнаты и, подперев кулаками подбородок, тяжело смотрел перед собой.

Дирк подошел к брату, дотронулся до его плеча. Франс вздрогнул от неожиданности и поднял голову:

— А, это ты…

— Почему ты ушел с поминок?

— Понимаешь, мне не нравится эта композиция, — невпопад ответил Франс.

Дирк проследил за его взглядом и увидел шесть листов картона, расставленных вдоль стены. Он задумчиво переводил взгляд с одного эскиза на другой.

— Да, я все сделал по правилам, но мне это не нравится. Кто сказал, что фигуры стрелков должны изображаться слева направо, от низшего чина к высшему? Кто это придумал, Рафаэль? Да пусть это придумал сам Создатель, что с того? Почему я должен следовать его правилам, если мои глаза говорят, что это плохо? Левая сторона получается перегруженной, а правая провисает в воздухе. Нет, это очень плохо, просто отвратительно. Нужно все сделать по-другому…

Франс умолк. Дирку показалось, что брат забыл о его присутствии и разговаривает сам с собой. Он хорошо знал этот взгляд: Франс смотрит на человека и одновременно сквозь него.

Внезапно Дирка охватил гнев. Прав был их сосед! Коротким оказался траур в доме Франса Хальса, ничего не скажешь! Недавно Франс плакал, стоя у гроба жены, а через несколько часов позабыл о ее существовании! Неужели слезы были простым притворством? Неужели прав господин пастор, твердивший, что чрезмерное увлечение искусством — грех? Эти проклятые холсты заворожили Франса. Он готов за них душу продать! Дирк грубо тряхнул брата за плечо:

— Очнись, Франс! Сегодня похоронили твою жену!

— Да-да, — рассеянно отозвался Франс, не отрывая взгляда от эскизов, и снял с плеча руку Дирка. — Я помню. Сейчас, одну минуту… Мне кажется, я что-то нащупал…

Дирк сел на пол и тихо заплакал от усталости и бессилия. А когда вытер мокрые глаза и взглянул на Франса, то гнев уже покинул его сердце. Дирк понял: Франс не умеет притворяться. Он такой, какой есть. Его слезы — настоящие слезы, а радость — настоящая радость. Все дело в том, что Франс не способен на долгие чувства. Создатель вложил в его сердце лишь одну любовь — к работе. Вот и все. Почему Господь создал его таким, не нам судить.

Дирк тяжело вздохнул и побрел к двери. Перед тем как выйти, он оглянулся. Пламя свечей трепетало, отбрасывая на стены и потолок причудливые фантастические тени. Франс сидел сгорбившись и словно завороженный смотрел на эскизы, позабыв про все на свете. Дирк покачал головой, вздохнул и бесшумно прикрыл за собой дверь.

Глава 10

Москва, сентябрь 2007 года

Лена положила трубку и плотнее закуталась в плед. Зачем она позвонила писателю Азарову? Бог знает. Наверное, потому, что очень долго оставалась одна со своими воспоминаниями. Ей захотелось услышать живой человеческий голос, вот она и не удержалась. Лена поправила подушку, взяла градусник и сунула его под мышку.

До сегодняшнего дня она даже не подозревала о том, насколько одинока. Четкое планирование дел не позволяло тратить время впустую, и Лена всегда была по горло завалена делами. Подруг у нее не было даже в школе, что уж говорить об академии, где собрался самый разношерстный контингент. Москвички держались особняком от провинциалок, дети состоятельных и влиятельных родителей не торопились сходиться с простыми смертными. За два года, проведенные в академии, Лена четко усвоила главное столичное правило: знай сверчок свой шесток. Поэтому она не стала присоединяться ни к одной из образовавшихся групп, а заняла свою отдельную нишу.