Читать книгу "Заговор - Джонатан Рабб"

— Grazie, bello.[11]Зато ваше настроение — нет.

— Это смешно, но я все жду: вот два громилы…

— Сюда они не придут. — Сара склонилась к нему через столик, будто разъясняя нечто элементарное. — Это совершенно очевидно. Они будут думать, что мы ударились в бега. Потому мы и не побежали.

Ксандр выговор принял. Конечно же, она знает, что делает, и глупо думать иначе. Просто немного нервирует та легкость, с какой Сара улаживает любую ситуацию. Какая собранность! Возможно, поэтому тот случай в подземном ходе все еще живо стоял перед глазами.

— Что случилось… ну, там?

— Мы ушли. — Сара стянула с шеи шарф и повесила его на спинку стула.

— Нет, я про то, что в подземелье. Вам, кажется…

Ее плечи напряглись, и это заставило Ксандра прикусить язык.

— Показалось, я лишилась жизни? — Сара, обернувшись, посмотрела ему прямо в глаза. — Вы это собирались сказать?

Поколебавшись, он ответил:

— Да. — Пальцы его затеребили краешек салфетки. — Я тогда сам почувствовал, будто… жизни лишился. По идее, ко всему этому нельзя привыкнуть. Чем бы это ни было.

— Отныне это манускрипт и файлы. И троица в Штатах, которая только что взялась за дело. — Сара следила, чтобы ее слова воспринимались. — Не вы ли обратили внимание на то, в чем, по-вашему, отличие Эйзенрейха от Макиавелли: одного города мало? — Подали капуччино. Выждав, когда они останутся одни, Сара продолжила: — Что бы ни случилось в подземелье, какие бы чувства ни вызвал в вас кабинет Пескаторе, вам необходимо помнить, что эти люди и эти файлы — главное. Простите, если это вас пугает либо гнетет, но никакой альтернативы и вправду нет.

— Вы правы… — Ксандр натужно выдавливал из себя слова. — Мне… не стоило спрашивать.

— Речь не о том, кто прав, а кто — нет. Я признательна вам за заботу, правда признательна, только ни у вас, ни у меня сейчас на это времени нет. — Помолчав, Сара улыбнулась. — Значит, манускрипт существует в трех вариантах. Это обнадеживает.

— Да… обнадеживает. — Потребовалось усилие, чтобы Ксандр собрался с мыслями: он глотнул горячего кофе. — Судя по файлам, около трех месяцев назад Карло отыскал немецкий вариант в небольшом архиве в Белграде. Все это лежало не в той папке и не под тем названием, никому никогда и в голову…

Сара продолжала внимательно смотреть на Ксандра, но его слова мало затрагивали ее сознание. Забота его была такой искренней. Такой нежной.

Что же случилось в подземелье? Слишком просто всякий раз уходить от ответа, объясняя это вспышкой памяти: лампочки, качающиеся тела, жизнь, которую она не смогла спасти. Жертва.

* * *

«Людей генерала Сафада я могу положить прямо сейчас! Если нет, то рискуем потерять девочку». В наушниках раздался треск помех, когда на экране компьютера печаталось сообщение:

ОТСРОЧКА. УДЕРЖИВАЙТЕ ПОЗИЦИЮ.

Опять отсрочка! Без всяких причин. Она могла перебить их всех и покончить с угрозой. Но отсрочка… девочке ее не пережить. А она ведь ей говорила, обещала Джессике прийти за ней, а теперь… Какой у нее выбор? Какой выбор она могла сделать?

* * *

— …здесь вот что интересно: в предисловии упоминается, что это окончательный вариант рукописи, а потом делаются ссылки на две более ранние копии. Ergo,[12]всего их три. — Ксандр умолк, заметив устремленный на него взгляд Сары. — Вы в порядке?

Какое-то время она молчала.

— Да. — Улыбнулась. — Значит, три копии.

Все еще не уверенный, Ксандр ответил на улыбку.

— Вы произнесли что-то… в подземелье… девичье имя. Джессика.

Упоминание застало Сару врасплох.

— В самом деле? — Быстрый взгляд на Ксандра. — Джессика Конлон. Дочка посла. Это было давно.

Несколько секунд оба не проронили ни слова.

Наконец Ксандр неловко кивнул. Он понял, что ошибся, снова заговорив про тот случай. Но… Сара выглядела такой потерянной.

— Точно… Во всяком случае, Карло был убежден, что итальянский вариант где-то гуляет. Судя по той малости, что я успел прочесть, недавно он взялся за его поиски.

Сара отпила глоток кофе.

— Удачно?

— Я не так много прочел, чтобы знать. Предполагаю, что итальянский был первым, поскольку именно его Эйзенрейх направил бы Клименту. И в нем никак не могло содержаться ссылок на другие варианты, поскольку в то время никаких других вариантов и не было. Латинский, тот, которым, как я полагаю, наша милая троица владеет довольно давно, должно быть, был вторым вариантом и содержал ссылки только на первый. Из чего следует, что всякий обнаруживший этот перевод много лет верил в существование всего двух вариантов — латинского и итальянского.

— Теперь же благодаря вырезанной бритвой копии, той, что на немецком языке, им известно, что вариантов три.

— Точно. Вся разница в том, что у меня есть заметки Карло, а у них нет.

— И вы считаете, что эти заметки выведут вас на итальянский вариант?

Ксандр кивнул.

— Это значительно повышает ставки.

Немного помявшись, он ответил:

— По идее, это так.

— Давайте без гаданий.

— Пусть так… и что же, по-вашему, мне теперь делать?

— То же самое, что вы делали бы, не случись всего этого. — Отодвинув чашку в сторону, Сара перегнулась через стол и, накрыв руку Ксандра своей, сказала: — Вам они ничего не сделают. Даже больше, они захотят, чтобы вы нашли манускрипт.

— А когда найду, они меня убьют. Это даже я могу сообразить.

— Я этого не допущу.

Сара пристально смотрела на него, чувствуя, как необходимо, чтобы он поверил ее словам, насколько больше в них вложено, нежели простое ободрение. Каким-то замысловатым образом Эйзенрейх давал ей шанс искупления, способ избавиться от наваждения Аммана. А может, и того больше. Никаких невосполнимых потерь. Никаких жертв. Сара по-прежнему пристально смотрела на него. Был ли и вправду какой-то другой выход?

— Почему-то, — сказал Ксандр, — я вам действительно верю. — Руки их сомкнулись. — Так что я сразу на самолет — и в Лондон.

— Если туда вам указывают путь заметки Пескаторе. — Лондон. Это осложнит дело. Ей нужно вернуться в Штаты, к людям Эйзенрейха. Что бы там ни удумал Притчард, теперь пошла ее игра. Ее одной. КПН однажды уже предал ее. Хватит.

Пришло время выяснить, насколько объединяет людей имя Эйзенрейх, время ей самой вызвать легкий хаос. Сделать то, что у нее получалось как нельзя лучше: расшатать фундамент и заставить людей Эйзенрейха усомниться в их собственной приверженности друг другу.