Читать книгу "Гринвичский меридиан - Жан Эшноз"

— Да-да, — воодушевленно подхватил Тристано, — самое лучшее время дня, пока еще довольно прохладно. А кстати, не нужно ли полить овощи?

— Верно, — согласился Джозеф, — а то потом слишком жарко будет. Бегу!

И он улетучился.

— Я, конечно, понимаю ваше увлечение паззлами, — сказал Тристано, выдержав паузу. — Но мне кажется, что главное — не само по себе изображение, законченное, восстановленное. Как только мозаика собрана, она уже не интересна. Самое соблазнительное то, что каждый фрагмент картинки, как правило, ничего собой не представляет. Просто кусочек картона, бесформенный, абстрактный, более или менее идентичный любому другому; он наверняка может быть частичкой какой-нибудь другой картинки.

Тут он снова сделал паузу. Кейн слушал или делал вид, что слушает.

— Это ведь как речь, — настаивал Тристано. — Понимаете, что я имею в виду?

Кейн сунул кончик пальца в воду, но мгновенно выдернул его.

— Никогда не слышал, чтобы вы так рассуждали.

— Иногда со мной это бывает, — ответил Тристано.

И тут раздались три выстрела, один за другим, где-то совсем рядом. Они бросились к окну, Кейн сразу, Тристано — забежав сперва в свой закуток, откуда выскочил с парой испанских револьверов 92-го калибра, по одному в каждой руке.

Поль бродил по острову, стараясь не слишком удаляться от замка и дивясь внезапной симпатии, которой проникся к этому клочку суши и которая рассеяла горечь последних дней. Несомненно, этому способствовала приятная перспектива вновь увидеть Веру, помогавшая Полю изменить взгляд на окружающий мир и с удовольствием любоваться природой. Он понятия не имел, что собирается делать дальше, не разработал никакого плана, и даже наметок плана, и даже плана сделать эти наметки; он просто ждал Веру, чтобы бежать отсюда вместе с ней. Вдвоем им будет легче это сделать. Так он полагал.

Он остановился и снова посмотрел вокруг. Фауна, флора и климат, не говоря уж о почве, сливались в гармоничную, волнующую картину. Когда к этой картине добавился всплывший в памяти образ Веры, это взволновало его еще сильнее. Он сравнил две эти эмоции. Симпатия к острову была совсем свежей, народившейся всего-то пару часов назад. Любовь к Вере была постарше, уже несколько увядшая, иногда спорная и часто оспариваемая ею или им. Жара еще не достигла апогея.

Да, жара еще не достигла апогея, и на какое-то мгновение он поймал себя на мысли, что сожалеет о приезде Веры, но это сожаление промелькнуло легкой тенью, которую он тут же решительно отогнал. После чего зашагал дальше.

Он шел мимо кучек желтых водорослей, колеблясь между разнообразными соображениями и отвергая самые серьезные из них, чтобы посмаковать самые необременительные. Например, в данный момент он думал об отпечатках своих ног на песке. Интересно, ступала ли здесь, в этом месте, нога человека? И если да, то чья именно? И куда шли эти ноги? А эта почва — одинаково ли она реагирует на разные типы ног? Чувствительна ли она к тому или иному размеру обуви? И что она думает по поводу его собственных ступней? Все эти вопросы чрезвычайно занимали его.

Но тут он заметил Джозефа, который вышел из замка и направился в сторону огорода. Поль притаился за кустом, чтобы поглядеть, как тот обихаживает свои овощи. Джозеф мерно помахивал лейкой, вырывал сорняки и засохшие листья, бережно окучивал растения — ну прямо-таки мирный пенсионер в своем загородном садике. Поль с улыбкой наблюдал за его стараниями. А в двадцати метрах от него, за другим кустом, сидел Армстронг Джонс, следивший за Полем, следившим за Джозефом.

Альбиносу предстояло выполнить короткие указания, полученные от начальства: высадиться на остров, замочить кого-нибудь, посмотреть, что из этого выйдет, а дальше действовать по обстановке. Он бесшумно встал на ноги, чуть пригнулся, чуть присел и вытянул руки перед собой, держа их параллельно и сомкнув на стволе своей Astra-400. Тщательно прицелившись в Поля, он трижды нажал курок.

Особенность этого оружия состояла в том, что оно поглощало и выпускало из ствола любые виды зарядов; три разные пули, одна за другой, в долю секунды пересекли пространство и вонзились в тело Поля, который взмахнул руками, упал и умер без страданий, почти мгновенно, хотя еще успел подумать, что встретится с землей острова раньше, чем хотелось бы.

Джозеф отреагировал первым, выхватив из куртки «Токарев», но потерял время, пока снимал его с предохранителя. Прицелившись в Армстронга Джонса, который бежал, виляя между деревьями, он выпустил полный комплект зарядов в юркий бледный силуэт. На четвертом выстреле силуэт пошатнулся, и Джозеф кинулся к нему со всех ног. За ним с той же скоростью бежал Тристано, размахивая своими испанскими «стволами».

Армстронг Джонс был ранен, но все же опередил своих преследователей. Добравшись до берега, он успел столкнуть каяк на воду и прыгнуть в него, после чего начал энергично грести в сторону горизонта. Сидя лицом к острову и держа в одной руке оружие и весло, альбинос попеременно греб и стрелял, стараясь обеспечить себе отход. Застигнутые врасплох пулями, пролетавшими в опасной близости, Джозеф и Тристано инстинктивно распластались на земле среди папоротников. Когда же они наконец выглянули из них, Армстронг Джонс был уже вне пределов досягаемости их револьверов, которые они тем не менее злобно разрядили в сторону лодки, услышав в ответ только смехотворное шлепанье свинца по соленой воде. Сами того не зная, они попали в рыбу. Рыба скорчилась, замерла, как прохожий, ставший жертвой шальной пули, медленно повернулась вокруг своей оси и всплыла на поверхность, где и осталась колыхаться на волнах, обратив к солнцу белое брюшко.

— Этот тип — не здешний, — заметил Джозеф мрачным, бесцветным, унылым и сорванным голосом. — Он вообще не из этих мест.

— И моторки, как назло, нет, — добавил Тристано приглушенным, низким, озабоченным и хриплым голосом. — Это же надо — явился аккурат, когда моторка ушла!

Они неподвижно стояли в зарослях папоротника, глядя на уменьшавшийся каяк, который, в полном соответствии с классическими канонами, скоро превратился в точку на горизонте.

— Может, он потому и явился, — предположил Джозеф, — может, этот тип знал, что моторка ушла? Все возможно.

— Все возможно, — откликнулся эхом Тристано.

— Как там Кейн, не ранен?

— Вряд ли, — сказал Джозеф.

Кейн сидел возле Поля, который теперь был уже трупом Поля. Он смотрел на него непонимающе, с искренней печалью, хотя при жизни Поля они почти не общались. К его печали примешивалось некоторое смущение: перед умершим Полем он чувствовал себя бестолковым и нелепым, почти что никчемным. Он смутно знал о существовании некого свода погребальных правил, особого поведения, особых жестов, общепринятых и общеупотребительных в любой ситуации, отягощенной одним или несколькими трупами, но, к несчастью, совершенно не был посвящен в этот ритуал. Ему вдруг вспомнилось, что полагается — по крайней мере, он видел это в кино — закрывать покойникам глаза. Поль лежал лицом в землю. Кейн перевернул тело бережными движениями, какими никогда не стал бы трогать тело неумершего. Увы, испуская дух, Поль закрыл глаза, и изобретатель при виде этого испытал легкое раздражение, которое сменилось тяжким сознанием своей вины — как следствие предыдущего чувства. Он вытянул руки Поля вдоль тела, не осмелившись скрестить их на его груди, сложил одну к другой ноги и поправил прядь волос на лбу. Потом долгим, внимательным взглядом обвел его лицо, словно надеялся, что тот проснется. И только через несколько минут до него дошло, что он и впрямь ждет этого.