Читать книгу "Палач в белом - Михаил Серегин"

Я попытался что-то сказать, но Штейнберг тут же перебил меня:

– Было, Ладыгин? Было? Ну вот. Было... А вы говорите... – Он перевел взгляд на Макарова и сказал деловито: – Считаю такое положение недопустимым! Конечно, это не твой вопрос. Но в отделении «Скорой», сам знаешь, нет сейчас заведующего...

– Там же вроде Романов... – почтительно напомнил Игорь Станиславович.

– Романов, во-первых, и.о.! – отмахнулся Штейнберг. – А во-вторых, он же избран депутатом в муниципальное собрание! Мы его не видим...

– А в чем суть проблемы? – произнес Макаров, преданно заглядывая Штейнбергу в глаза. – Может быть, решим без Романова?

– Да вот, понимаешь. – Борис Иосифович завозился на стуле и уничтожающе посмотрел на меня. – Использует служебный транспорт в личных целях! Едет вроде на вызов, а сам – налево!

Макаров поднял брови и сделал укоризненное лицо. Однако спросил:

– Ошибки быть не может, Борис Иосифович?

– Да какая там ошибка! – пробурчал Штейнберг. – Он, понимаешь, с моей племянницей ездит, с Инкой... Та уже не первый раз жалуется – путает, говорит, служебный транспорт с личным... Вчера вот тоже... – Штейнберг поднял голову и с досадой уставился на меня. – Вдруг заставил водителя свернуть на Маленковскую. Было, Ладыгин? Было... Ну вот. Не знаю, может быть, на обычной «Скорой» так принято... не знаю, какие там традиции. Но ведь ты понимаешь, Ладыгин, в каком месте работаешь! Пусть ты на пять минут машину взял – но на тебя же все смотрят, Ладыгин! Все смотрят и ждут, когда ты ошибешься, понимаешь ты это?! А мы ошибаться не имеем права! Хочешь ошибаться – ступай обратно. Где ты там работал? На «Скорой»? Вот и отлично!

Он болезненно поморщился, сделал пальцами такое движение, будто стряхивал со стола пепел, и повторил:

– Ступай-ступай! Видеть тебя больше не могу! Не могу и не хочу! А ты, Игорь Станиславович, задержись пока.

Покинул кабинет я без особых сожалений. У меня не было даже желания сказать что-нибудь в свое оправдание. Я испытывал, пожалуй, даже некоторое облегчение – такое облегчение испытывают, наверное, все запутавшиеся люди, когда кто-то берется распорядиться их судьбой. Но какова моя скромная помощница! Оказывается, она неотрывно следила за каждым моим шагом и регулярно информировала о моих промахах дядю. Разумеется, он не мог оставить без внимания критику снизу, хотя, по-моему, ему самому активность племянницы была не слишком приятна.

Я вернулся в отделение и не спеша принялся собирать свои вещи – вопрос о моем пребывании в этой больнице был, кажется, решен. Вещей было немного – рецептурный справочник, личный фонендоскоп и карманный приемник «FM», в котором села батарейка, – но копался с ними я так долго, что за этим занятием меня застал Макаров.

На лице его было написано обычное выражение уверенности и довольства жизнью. Он заглянул в ординаторскую, подмигнул мне, а потом с веселым изумлением уставился на мой стол, где кучкой лежало подлежащее эвакуации имущество.

– Ты куда это собрался? – спросил он как ни в чем не бывало.

Я пожал плечами. Игорь Станиславович зашел в ординаторскую и по-приятельски уселся на край моего стола.

– Выбрось все из головы! – сказал он. – Ты чего расстроился? Я все уладил.

Я посмотрел на Макарова с недоверием, но он победоносно усмехался, небрежно покачивая ногой, обутой в модельный башмак.

– Я убедил старика, что он не прав, – сообщил Макаров. – Не знаю, чего тебя понесло на Маленковскую, но имей в виду, я сказал Штейнбергу, что у тебя там живет престарелая тетка, за которой нужно постоянно присматривать. У него явная склонность ко всякого рода племянникам и племянницам – он без труда поверил. Вопрос, таким образом, исчерпан. – Он лукаво посмотрел на меня и хлопнул по плечу. – А кто у тебя там на самом деле, а? Женщина? Любовь?

– Скорее дружба, – ответил я, убирая в стол имущество.

* * *

Роман Ильич, подслеповато щурясь, смотрел на ослепительно сверкающий прямоугольник окна и ждал конца утренней пятиминутки, которая по традиции проводилась в кабинете заведующего отделением. Ночная смена закончилась, и теперь можно было с чистой совестью отправляться домой, только дождаться окончания разбора, который сегодня проводил и.о. заведующего Романов.

Голос старшего смены, докладывающего об итогах дежурства, звучал монотонно и неторопливо. Романа Ильича неудержимо тянуло в сон. Он встряхивал головой и зевал, прикрывая рот рукой, но это не помогало. Раньше даже после тяжелой смены он чувствовал себя значительно бодрее, чем сейчас. Видимо, сказывалась постоянная нервотрепка.

В окне была видна асфальтовая площадка, ярко-желтые бока реанимобилей, зеленые пятна травы на газоне и высокая стена, огораживающая эту часть двора. В центре асфальтовой площадки о чем-то спорили и лениво переругивались водители.

Романов, которого в отделении не видели уже месяц, был необычайно активен, задавал язвительные вопросы, заставляя по несколько раз повторять одно и то же, и с удовлетворением утверждал, что в его отсутствие все распустились.

– Ничего, – сказал он в заключение. – Я теперь за вас возьмусь! Вольница закончилась. А то взяли моду... Вот, например, Ладыгин... Что, Ладыгин в другой смене? Ну что ж, поговорим и с другой сменой! Займемся, будьте уверены... А пока все свободны!

Роман Ильич с облегчением поднялся со своего места и направился к выходу. По правде сказать, ему было любопытно, на чем засыпался Ладыгин. Чужие неприятности он воспринимал с искренним удовлетворением, они странным образом помогали Четыкину самоутверждаться в собственных глазах. Может быть, причины лежали в далеком детстве, когда он был болезненным и слабым и обвинения в никчемности сыпались на него со всех сторон. Он был хуже всех в учебе, в труде, в спорте, и даже курить он так и не смог научиться. Впоследствии ему удалось обойти многих своих сверстников и кое-чего добиться, однако чужие неудачи по-прежнему приятно волновали Романа Ильича. Особенно он ликовал, когда впросак попадали такие везунчики, как Ладыгин. Этого смазливого, широкоплечего и легкомысленного типа Четыкин терпеть не мог.

«Нужно будет порасспрашивать в смене, – решил он. – Все равно кто-нибудь расскажет, в чем там дело». Он ленивой походкой шел по коридору, предвкушая ожидавшие его впереди два блаженных дня свободы и ничегонеделания, как вдруг сзади его окликнули. Четыкин оглянулся.

– Ну-ка, Роман Ильич! – нетерпеливо крикнул ему заведующий, выходя из кабинета. – Возьми-ка там у меня трубку! Кто-то тебя спрашивает! – И, моментально забыв о Четыкине, бодро устремился по коридору, подхватив под руку старшего врача смены и в чем-то его громогласно убеждая.

Роман Ильич застыл, будто споткнувшись, неуверенно оглянулся по сторонам и нехотя отправился обратно. Настроение у него мгновенно испортилось – будто его внезапно и намеренно окатили жидкой грязью.

Конечно, он ждал этого звонка. Он ждал его уже больше суток, но опять был застигнут врасплох. Если бы ему хотя бы дали сначала выспаться! Беззвучный стон вырвался из груди Романа Ильича.