Читать книгу "Обреченный убивать - Виталий Гладкий"

– Кому как, а мне не очень. – Чего там не понять?

Теперь уже удивляюсь я, будто забыл, что в те времена, когда он тянул лямку ротного в спецназе, порядки в армии были несколько иными.

– Кто-то слямзил со склада и толкнул чурк… извините, товарищ полковник, – этим восточным людям по сходной цене. Дело в общем-то плевое, ничтожное – какие-то жалкие гроши, – но того, кто не смог совладать с извечным человеческим инстинктом хапать все, что плохо лежит, ждут большие неприятности. Да пусть его; такого добра на складах – завались, причем настолько скверного качества, что, по-моему, все равно: сдать его в металлолом оптом за бесценок или продать чуть дороже в розницу. Государству все равно, а кому-нибудь из наших ребят радость – будет на что выпить. Все это, товарищ полковник, называется укреплением боевого духа личного состава.

– А ты, оказывается, философ, – мечет он молнии недоверия из острого прищура. – Вот только философия твоя с душком. Тебе не кажется?

– Не кажется, товарищ полковник, – чувствую, что начинаю злиться, притом по-настоящему. – Она у меня осталась со времен Афгана, когда нас посылали в самое пекло. Чтобы таскать каштаны из огня тем, кто штаны в канцеляриях укрепрайонов тер да барахло контейнерами в Союз слал.

– Ну-ну, не заводись… – с тайным удовлетворением останавливает меня полковник. – Сейчас не про то разговор. А вот радиомаяк… гм… тут, пожалуй, ты прав. Но доложить обязан был!

– Виноват, товарищ полковник! Больше не повторится, – вскакиваю, грудь колесом, в глазах полыхает служебное рвение.

– Сядь… – морщится он, и в уголках его узких твердых губ опять начинает прорастать подозрение.

Я тревожусь: не переиграл ли? Но тут же успокаиваюсь – похоже, моя версия ему очень даже по душе.

Я забросил крючок с самой что ни есть ординарной наживкой, и он (?!) клюнул. Для боевого диверсантаразведчика упоминание о штабных шаркунах всегда как гвоздь в заднее место. А полковник во время афганской войны, судя по всему, не отсиживался в комфортном местечке с кондиционерами, ванной и девочками.

– Капитан Левада! – Его голос – отрывистый, командирский – заставил мое сердце сжаться в комок. – Завтра ты отбываешь на новое место службы. Твои вещи уже здесь, – предупредил он мой вопрос, готовый, вопреки Уставу, вклиниться в словесный начальственный поток, – так что прощание с сослуживцами отменяется.

– Есть… – бормочу с искренней тоской и недоуменно вопрошаю взглядом: куда это нелегкая меня опять понесет?

– Вечером я все объясню. – Полковник смотрит на часы. – Сейчас недосуг. Пока сиди в гостинице. Особый отдел к тебе претензий уже не имеет. За проявленное мужество на контрольном пункте ты представлен к награде. Все. Свободен…

Свободен? Ой ли…

Почему-то неприятно засосало под ложечкой, и я решил: да пропади оно все пропадом, пойду сейчас стаканчик опрокину (спасибо заведующей офицерской столовой, бабе бальзаковского возраста и с понятием, выручившей меня намедни бутылочкой "Столичной"). К вечеру отосплюсь.

Киллер

Я и не подозревал, что позади тюрьмы, за высоким бетонным забором, находится настоящий спортивный городок с набором всевозможных снарядов для полноценных тренировок.

Конечно, это был обычный тюремный двор, оплетенный сверху паутиной из колючей проволоки, но хромированное великолепие тренажеров под навесами вдоль забора невольно вызывало ностальгию по безвозвратно ушедшей юности, густо сдобренной соленым потом бесконечных тренировок до изнеможения и похожих на смерч кумитэ.[6]

Во дворе, кроме меня, находились и другие заключенные. Их было человек десять. При моем появлении никто из них не выказал обычного для таких казенных заведений интереса; все проводили разминку, притом с таким тщанием и прилежанием, которые трудно встретить даже на тренировках выдающихся спортсменов.

Не побеспокоенный чужим вниманием, я отошел подальше от собратьев по несчастью и прислонился к стене, ответившей мне прохладой. Время было предобеденное, и солнце палило вовсю.

Я посмотрел вверх и невольно залюбовался аккуратными тучками, разбросанными по небу, словно раскрытые коробочки хлопчатника по лазурному полю.

– Мечтаешь?

Хриплый, будто простуженный голос мигом вернул меня к отнюдь не лазурной действительности. Рядом стоял человек лет под сорок, с плечами такой ширины, что ему мог бы позавидовать чемпион среди качков. Он был лыс.

– Напрасно. Тебе лучше кости немного поразмять. А то потом будет поздно.

– Когда это – потом?

– Тебе не объяснили? Тогда ясно… Значит, будешь Двенадцатым. Клевая кликуха. Счастливая.

– А почему Двенадцатый?

– Потому что нас здесь вместе с тобой всего одиннадцать.

– Тогда и вообще непонятно…

– Чудак, "вышку" на плечах носишь, а в голове – солома. Может, хочешь, чтобы тебя назвали Шестеркой?[7]

– Ну ты сказал…

– То-то… Давай знакомиться – Второй. Ни имен, ни фамилий, ни прежних кличек здесь не полагается. Ни нам, ни запертым здесь служивым. Секретная зона. Разведка.

– Откуда знаешь?

– Так ведь и мы не пальцем деланные. Кумекаем, что почем.

– И как вам здесь живется?

– Фартово, брат. Жратва от пуза, хавиру[8]сам видел, все как в лучших домах Парижа, почти каждый день на свежем воздухе джиманимся.[9]

– Короче говоря – курорт, – не удержавшись, съязвил я. – Только почему это у тебя на лице свежих швов больше, чем морщин?

– Да бьют, суки, – простодушно сказал лысый и, морщась, помассировал кисть руки. – Все амбалы, как на подбор. Тренированные. Для них кого-нибудь измочалить – плевое дело. Первому неделю назад филюшки проканителили,[10]лежит теперь на бойне,[11]с лепилами[12]базлает.

– А нам можно их…

– Мочить?

– Что-то в этом роде…

– Сколько душе угодно. Это дело даже поощряется.

– Каким образом?

– Бляху[13]хочешь получить? – коротко хохотнул Второй. – Или откинуться?[14]Не-ет, Двенадцатый, тут все мы и копыта отбросим. Отсюда нам ходу нет. Бзик[15]чересчур секретный. Но когда бодаешься[16]всерьез, без дураков, то почет и уважение обеспечены. Понимаешь, здешние пастухи[17]хотят, чтобы выпущенные отсюда мясники знали свое дело туго. А без натуральной сшибки какой из них потом толк?