Читать книгу "Запертая комната - Пер Валё"

Так… Плечи сравнительно широкие, бедра узкие, шея короткая, загорелые руки покрыты светлым пушком. Босая. Ступня маленькая, пальцы прямые, как у людей, предпочитающих носить сандалии или сабо, а то и вовсе обходиться без обуви.

Мартин Бек поймал себя на том, что рассматривает ее ноги с таким же профессиональным вниманием, с каким привык штудировать следы крови и трупные пятна, и перевел взгляд на ее лицо.

Глаза пытливые, брови чуть нахмурены…

— Я мыла голову, — сказала она.

Голос был несколько хриплый, то ли от простуды, то ли от курения, то ли просто от природы.

Он кивнул.

— Я кричала: «Войдите!» Два раза кричала. Дверь не заперта. Когда я дома, обычно не запираю. Разве что отдохнуть захочется. Вы не слышали, как я кричала?

— Нет. Вы — Рея Нильсен?

— Да. А вы из полиции?

Мартин Бек не жаловался на смекалку, но сейчас он явно встретил человека, способного дать ему несколько очков вперед. В несколько секунд она верно классифицировала его и к тому же, судя по выражению глаз, уже составила себе мнение о нем. Какое именно?

Конечно, ее слова можно объяснить тем, что она ждала гостей из полиции, да только на это не похоже.

Мартин Бек полез в бумажник за удостоверением. Она остановила его:

— С меня достаточно, если вы назовете себя. Да входите же, черт возьми. Насколько я понимаю, у вас есть разговор ко мне. А разговаривать, стоя на лестнице, ни вам, ни мне не хочется.

Мартин Бек опешил, самую малость, что случалось с ним крайне редко.

Хозяйка вдруг повернулась и пошла в квартиру; ему оставалось только следовать за ней.

С одного взгляда трудно было разобраться в планировке, но он заметил, что комнаты обставлены со вкусом, хотя и старой разномастной мебелью.

Приколотые кнопками детские рисунки свидетельствовали, что хозяйка живет не одна. Кроме этих рисунков стены украшала живопись, графика, старые фотографии в овальных рамках, а также вырезки из газет и плакаты, в том числе несколько политических, с портретами видных коммунистических деятелей. Много книг — и не только на полках, внушительная коллекция пластинок, стереопроигрыватель, две старые, хорошо послужившие пишущие машинки, кипы газет и горы бумаг, главным образом, соединенных скрепками ротаторных копий, смахивающих на полицейские донесения. Скорее всего, конспекты; стало быть, хозяйка где-то учится.

Другая комната явно была детской; судя по царившему в ней порядку и аккуратно застеленным кроватям, обитатели ее находились в отлучке.

Что же, лето есть лето, большинство детей сколько-нибудь обеспеченных родителей отдыхают в деревне, вдали от отравленного воздуха и прочих язв города.

Она оглянулась на него через плечо — довольно холодно — и сказала:

— Ничего, если потолкуем на кухне? Или вас это не устраивает?

Голос неприветливый, но и не враждебный.

— Сойдет.

Они вошли на кухню.

— Тогда присаживайтесь.

Шесть стульев — все разные и все окрашенные в яркие цвета — редкой цепочкой окружали большой круглый стол. Мартин Бек сел на один из них.

— Одну минуточку, — сказала хозяйка.

В ее поведении сквозила какая-то нервозность, но Мартин Бек решил, что просто такой у нее характер. Возле плиты на полу стояли красные сабо. Она сунула в них ноги и, громко топая, вышла из кухни.

Раздался какой-то стук, загудел электромотор.

— Вы еще не назвали себя, — услышал он ее голос.

— Бек. Мартин Бек.

— Значит, в полиции служите?

— Да.

— Где именно?

— Центральная уголовная полиция.

— Жалованье по двадцать пятому классу?

— По двадцать седьмому.

— Ишь ты. Недурно.

— Не жалуюсь.

— А чин какой?

— Комиссар.

Мотор продолжал жужжать. Знакомый по семейному прошлому звук, он уже сообразил, чем она занята: пылесосом сушит волосы.

— Рея, — представилась она. — Да вы и так, конечно, знаете. И на двери написано.

Кухня, как во многих старых домах, была просторная; кроме обеденного стола в ней разместились газовая плита, двухкамерная мойка, холодильник, морозильник, посудомоечная машина, да еще осталось вдоволь свободного места. На полке над мойкой стояли горшки и кастрюли; ниже полки на гвоздях висели разные дары природы — пучки полыни и чабреца, гроздья рябины, сушеные опята и сморчки и три длинные плети чеснока. Не такой уж необходимый в хозяйстве набор, но запах от него приятный и впечатление домовитости. Впрочем, полынь и рябина хороши для настоек, а чабрец — недурная приправа к гороховому супу (хотя Мартин Бек предпочитал майоран, когда его желудок еще переносил этот шведский деликатес). Грибы — совсем неплохо, если знаешь, как их приготовить. А вот чеснок явно висел для красоты, ибо такого количества рядовому потребителю хватило бы на целую жизнь.

Хозяйка вошла на кухню, расчесывая волосы, и перехватила его взгляд:

— Это против упырей.

— Чеснок?

— Ну да. Вы не ходите в кино? На все случаи жизни ответ дает.

Влажную тенниску сменила какая-то бирюзовая безрукавка, смахивающая на нижнюю рубашку.

— Полицейский, значит. Комиссар уголовной полиции. — Слегка нахмурясь, она испытующе посмотрела на него. — Вот уж не думала, что чиновники двадцать седьмого класса самолично посещают клиентов.

— Верно, обычно они этого не делают, — согласился он.

Она села, но тотчас встала опять, нервно покусывая суставы пальцев.

«Ладно, пора приступать к делу», — подумал Мартин Бек. — Если я вас правильно понял, вы не очень одобрительно относитесь к полиции, — начал он.

Ее глаза скользнули по нему:

— Точно. Не припомню случая, чтобы мне когда-нибудь была от нее польза. И не только мне. Зато знаю многих, кому она причинила неприятности, даже страдания.

— В таком случае постараюсь не слишком обременять вас, фру Нильсен.

— Рея, — сказала она. — Все зовут меня Рея.

— Если не ошибаюсь, этот дом принадлежит вам?

— Мне. Получила в наследство несколько лет назад. Но для полиции здесь нет ничего интересного. Ни торговцев наркотиками, ни игорных притонов, даже воров и проституток нет

Перевела дух и продолжала:

— Разве что немного подрывной деятельности ведется. Крамольные мысли. Но ведь вы не из политической полиции.

— Вы в этом уверены?

Она вдруг рассмеялась — от души, заразительно.

— Я не совсем дура.