Читать книгу "Человек-машина - Макс Барри"

Лола стояла близ моей конуры, привалившись к стене, и нервно теребила край блузки. На груди был вышит логотип «Лучшего будущего».

— Привет.

— О! — молвил я. — Привет.

— Прости за вчерашнее. За ссору.

— Все нормально.

Теперь, когда она была рядом, я даже не мог припомнить причины размолвки.

— Я часто срываюсь на крик. Надо было тебя предупредить. Так бывает, когда постоянно сражаешься с матерью. Думаю, тебе показалось, что я злее, чем есть. Потому что у тебя другие стандарты.

Звучало вполне логично. Я кивнул.

— Я, Чарли, вроде как переживаю, что могу тебе разонравиться.

— О нет, — возразил я. — Это не так.

— Ты уверен?

— Да.

Она протянула ко мне руки, и мы обнялись. Она повернула голову и поцеловала меня в шею.

— Ты лучший. Я правда так думаю. — Она отступила на шаг и пнула Контуры. Удар отозвался звоном в ушах, как будто я оказался посреди грозы. — Нужно дать тебе выспаться. Ты выглядишь совершенно разбитым.

— О'кей.

— Ты говорил, что соорудишь протезы для Карла… Я думаю, это поступок. Это действительно благородно. Это лучшее, что ты можешь сделать для ближнего.

— Гм.

— Спи. Поговорим, когда приведешь мысли в порядок.

— Ладно.

Я вошел внутрь, закрыл за собой дверь и остался стоять.

Мне не спалось. Виной тому были не фантомные боли, а Карл. Он прокрался в мои мысли, и я не мог от него отделаться. Я проснулся в поту: во сне Карл преследовал меня. Он стоял в Тисках, без рук, и смотрел на меня, покуда смыкались пластины. Его взгляд говорил: «Как ты мог? Ты же знаешь, что мне нужны органы».

Я сел. Хорош ли был Карл? Он стрелял в Лолу и украл мои руки. А если не украл, то по крайней мере воспользовался ими. Главным было то, что он разрушал отношения. Он угрожал самому важному в моей жизни.

Но он остался без рук. Если я не помогу, он получит обычные больничные протезы. Не жизнь будет, а мука.

Я разбудил Контуры, выпрямил их и отправился в Стеклянный кабинет. Нужно позвонить Кассандре Котри. Я не знал ее домашнего номера, но мог оставить голосовое сообщение. Тогда я смогу заснуть.

Но, услышав гудок, я заколебался. Воображение нашептывало новые сценарии: Карл занимается лечебной физкультурой с Лолой. Она стоит сзади, обхватив руками его торс, и показывает, как правильно двигаться. Ее дыхание щекочет ему ухо.

Я заметил движение за зеленым стеклом. Джейсон заработался допоздна. Я подумал, что возможно и другое решение.

Я лежал неподвижно, заключенный в жужжащий аппарат МРТ. Мне было не по себе: пришлось откинуться и сунуть голову в маленькое отверстие большой машины. Беда была в том, что оно смахивало на рот. Кроме того, было трудно не думать о том, что аппарат может сгенерировать достаточно сильное электромагнитное поле, чтобы с легкостью протащить сквозь меня булавку. Хорошо, что я позаботился об этом заранее. Если все пойдет так, как задумано, то скоро я вряд ли смогу пользоваться МРТ и не погибнуть. Ритмичное жужжание аппарата действовало на меня успокаивающе.

— Отлично, — произнес бесплотный голос Джейсона. — Теперь сожаление. Что-нибудь такое, что вам хочется изменить.

— Мой дядя умер от рака толстой кишки. Мне было двенадцать. Помню, я думал, что это нелепо — скончаться из-за отказа совсем небольшой части тела. Я не понимал, почему нельзя сделать новую кишку.

— Извините. Я ничего не вижу. Давайте снова? Что-нибудь более… эмоциональное?

— Ну… однажды, когда я учился в неполной средней, я не пошел на школьные танцы, потому что считал, что со мной никто не захочет танцевать. А потом узнал, что девочка, которая мне нравилась, была бы не против.

Изабелла. Она хорошо играла в шахматы. Правда, с ладьями у нее всегда возникали недоработки.

— Все равно не отчетливо.

Я чуть не сказал: «Давай обойдемся без сожалений». Ну, действительно — так ли они важны? Это социальная эмоция. Способность коллектива к выживанию достигает максимума, когда все его члены испытывают эмоциональную потребность вести себя честно друг с другом. Но лично вы желаете бессовестно воровать и лгать. Я не говорю, будто все чрезвычайно ценно и важно. Я лишь следую логике.

— Ребенком я упал с дерева, — поведал я. — Распорол ногу, пришлось накладывать швы. Остался шрам. Маленький белый след. Теперь мне его вроде как не хватает. Он служил связующим звеном между мной и прошлым. Это незначительная часть. Но тем не менее. Я оторвался в смысле, которого не предвидел. Мое тело увязывает пространство со временем. В него встроена биография. — (Джейсон молчал.) — Конечно, ткани организма полностью заменяются через каждые семь лет. Вряд ли тот шрам состоял из тех же молекул. Уместно ли, по-вашему, считать, что по прошествии семи лет люди остаются прежними? Поскольку в физическом отношении это не так. Связь сохраняется, но части обновились. Дом отремонтировали. Создается впечатление, что по истечении семи лет вы уже не должны отвечать за свои поступки. За что сажать человека в тюрьму, если преступление совершила другая физическая сущность? Сохранится ли брак, если в паре не осталось и молекулы от людей, когда-то сказавших друг другу «да»? Мне так не кажется. Я понимаю, что это сложный вопрос, но таково мое мнение.

Тишина. Я отвлекся от темы.

— Думаю, лучшего отклика мы не добьемся, — сообщил Джейсон. — Давайте займемся сильными желаниями.

— Вот тут. — Джейсон указал на монитор. Мы составляли карту моего мозга шесть часов. В затемненной лаборатории глаза Джейсона казались черными впадинами. — Активность в вентромедиальной части префронтальной коры. Отчетливо локализированная.

Я оторвался от Контуров, к которым подключался. Давно я этого не делал. Было больно. Но не так, чтобы совсем плохо.

— Это чувство вины?

— Да. — Джейсон пролистнул дальше. — По данным Крайбича и коллег, пациенты с поражением этой области испытывают его реже. Коэффициент вины для обычного человека — порядка двухсот. Но у людей с поражением данной зоны он в среднем равен двадцати семи. Это означает, что по сравнению с нормой их чувством вины можно пренебречь.

Я активировал Контуры. Мои металлические ноги наполнились ощущениями. Не сказать, чтобы ради этого стоило потерять обе ноги, но чувство было приятным.

— Интересно.

— По всем остальным измеримым эмоциям обе группы показали одинаковые результаты. Хотя нет. Подождите. — Он всмотрелся в экран. — Повысилась зависть.

— Зависть?

— На самом деле — на грани допустимой погрешности. Возможно, это ничего не значит.

— Итак, если подавить активность вентромедиальной зоны моей префронтальной коры, то я буду испытывать меньше вины, но в остальном не изменюсь.