Читать книгу "Остров - Питер Бенчли"

– Я всегда была здесь.

– Сколько тебе лет?

– Я была женщиной сто раз, – сказала она. – Мы это отпраздновали.

– Что ты имеешь...? – Мейнард остановился. Вероятно, она имела в виду менструальные циклы. Сто циклов, сто месяцев – немногим больше восьми лет. Впервые у нее это было, скажем, в двенадцать. Так ей, наверное, лет двадцать...

– У тебя нет детей.

– У меня было двое, но их убили.

– Почему?

– Слабые. Это было заметно. Рош их сделал, но у него всегда был сифилис. – Она плюнула. – Свинья. Ты – мой последний шанс.

– В отношении ребенка?

– Хорошего ребенка.

– А если ты не...?

– Я прекращаю быть женщиной. Я присоединяюсь к сестрам.

– Каким? Монашкам?

– Монашкам! – Она рассмеялась. – К проституткам.

– Тебя заставляют стать проституткой?

– Никто меня не заставляет. Это традиция.

Мейнард с трудом поднялся на ноги.

– Где...?

Женщина поняла его нужду. Она подошла ко входу в хижину и отвела закрывавшую дверной проем шкуру.

– Иди за мной.

Мейнард, качаясь, выбрался за дверь. Он пошел за ней сквозь кустарник. Она остановилась и указала на открытую канаву шириной фута два и длиной двадцать-тридцать футов. Из канавы неслась мушиная “симфония”.

Мейнард не знал, как пользоваться этой канавой, но не стал задавать вопросы.

Женщина стояла рядом, уперев руки в бока.

Достоинство, подумал Мейнард, сквозь застилающий глаза туман глядя на женщину. Умри с достоинством, но живи как свинья.

– Теперь ты в форме, – сказала женщина.

– Мне кажется, я сейчас умру.

– Рано. Ты еще должен сделать свое дело. Пошли, – она взяла его за руку и потащила от канавы.

– Ты шутишь, – сказал он.

Она повела его по лабиринту узких, заросших тропинок. Насекомые следовали за ними по пятам. Москиты тучами бросались на его спину, мухи вились вокруг ног и садились в уголки рта.

Он был слишком слаб, чтобы смахивать их. Он слышал голоса неподалеку, приглушенный разговор – но никого не видел.

Они вышли из кустов на берег. Она завела его в воду и вымыла, протерев влажным песком и промыв соленой пеной.

Затем она отвела его в хижину и приказала лечь на циновку. Она задернула шкуру в дверном проеме, так что мириады мошек оказались пленниками в хижине.

– Сегодня нет ветра, – сказала она. – Ветер – это единственное, что спасает. Если бы не он, здесь был бы сумасшедший дом. – Она достала горсть чего-то из горшка и опустилась на колени рядом с Мейнардом.

Встревожившись, Мейнард спросил:

– Что это за дрянь?

– Свиной жир.

– Где ты им будешь мазать?

– Везде, – она рассмеялась. – Больше у меня ничего нет, чтобы отпугивать насекомых. Рош мог бы взять партию репеллента из последней добычи. У него был хороший выбор. Но он выбрал ром.

Она сняла свое пончо и, обнаженная, вся намазалась жиром. Ее кожа блестела в луче фонарика.

Мейнарду свиной жир напомнил его детские годы, когда отец по утрам в воскресенье готовил бекон и колбасу и жарил яйца в оставшемся жире.

– Где мой сын?

– С другими мальчиками.

– Их много?

– Нет, только двое. И девочка, Мэри. Их число меняется, – она откинулась и стала натирать жиром внутренние поверхности бедер.

– Что они с ним сделают?

– Сделают? Ничего. Они научат его самостоятельности.

– А есть еще такие, как я?

Она покачала головой.

– Ты единственный, единственный из всех, кто вообще когда-либо оставался в живых.

– Почему?

– Закон говорит, что взрослый человек развращен. Только молодежь чиста.

– О каком законе ты говоришь?

– Ты узнаешь... если доживешь. – Она стала мягко втирать жир Мейнарду в лицо. Она натирала ему шею, грудь, ноги, ступни. Она ничего не пропускала. Ее пальцы успокаивали, и когда она массировала его бедра, он, начав засыпать, всхрапнул.

Она ударила его по рту тыльной стороной ладони. Ее костяшки разорвали трещины на пересохших губах. Посмотрев в его встревоженные глаза, она взяла из горшка еще жиру и занялась его половыми органами.

– Ты пока не будешь спать.

– Но... я не могу!

– Можешь. Я тебе докажу.

– А у тебя сейчас...?

– Подходящее время? Нет. Но мы должны готовиться к этому дню.

Глава 11

– Похоже на маисовую кашу, – сказал он, уставясь в чашу из необожженной глины.

– Это и есть каша. Корни маниоки и бананы. Тебе будет полезно.

– Я не очень... – Он осекся, увидев, что она отложила свое шитье. Он стал есть. Она улыбнулась и вернулась к шитью.

Маниока была белой, вязкой и безвкусной, бананы перезрели и были жутко сладкими. Вкус каше придавал только мускатный орех.

Но даже если кашу еще можно было есть, то ее шитье было явно неудобоваримо и вызывало тошноту. При помощи большой иглы для шитья парусов она шила нечто – одежду? – из необработанных, испускавших зловоние кусочков шкуры недавно убитого животного.

– Что ты делаешь?

– Брюки. Для тебя. Я не могу допустить, чтобы ты изжарил себе задницу.

– Вы не выделываете шкуры?

– Зачем? Их выделывают солнце и вода. Когда они выделываются на том, кто их носит, они лучше к нему подгоняются, – она сжала края шкуры, и что-то липкое потекло у нее между пальцев.

Запах заставил Мейнарда скривить губы.

– Они убийственно пахнут.

– Да, – она подняла глаза. – А как же еще?

Кто-то отвел закрывавшую вход шкуру, и, наклонившись, в хижину вошел Hay. Он нес деревянный сундук с бронзовыми Ручками по бокам. Он поставил сундук на землю и кинул женщине цепь.

Она посмотрела на цепь, затем на Hay. Мейнарду показалось, что она хотела возразить, но вместо этого сказала:

– Как хочешь.

– Я не стану подвергать опасности пожилых людей, – резко сказал Hay, – только ради твоего... любимца. – Он повернулся к Мейнарду и хлопнул ладонью по сундуку. – Вот, писец. Приводи это в порядок. Наши правопреемники будут тебе благодарны.