Читать книгу "Убийство арабских ночей - Джон Диксон Карр"

Бакстер, выругавшись, развернулся и снова заторопился в переднюю часть музея. Эта пара, переговариваясь на ходу, поспешила за ним, и я, удерживаясь на своем насесте, старался проследить за ними. Не могу определить, каким образом я потерял равновесие, хотя я замечал, что когда погружен в размышления, то могу сделать неверное движение (моя жена часто жалуется, что я виновник многих поломок в доме). Как бы там ни было, я слишком далеко отклонился, ящик отлетел в сторону, и я спасся от падения лишь тем, что ухватился за выступ под вентилятором, который и помог мне безболезненно оказаться на полу. И снова, сэр, должен сказать – в падении ящика сказалась рука Провидения. Ибо когда я лихорадочно пытался восстановить прежнее положение, мои пальцы наткнулись на что-то холодное; короче говоря, они нащупали лезвие топорика, лежащего на полу в лифте. Я чуть не закричал от радости, коснувшись его, ибо, несмотря на боль от синяков, на унизительное положение и нервное напряжение, я быстро преисполнился желания схватиться врукопашную с этими преступниками; не без стыда признаюсь, что у меня даже слезы выступили на глазах. Вооруженный топориком, подобно индейским воинам на улицах Майами, я мог бросить вызов своим врагам и говорить с ними на языке воинственных семинолов:

Я разнесу ваши полчища – и не склоню перед вами колени!

Никогда мои руки, познавшие радость свободы,

не обретут тяжесть оков,

Под грохот бури они будут метать громы и поражать молниями!

Нет-нет, сэр Герберт, у вас нет необходимости столь энергично побуждать меня к продолжению рассказа. Я несколько отклонился, цитируя эти строчки, однако потому лишь, что без всякого удовольствия вспоминаю вид, который открылся моим глазам, когда я снова вскарабкался на ящик. Поверьте, он был полон предельного ужаса, да позволено мне будет перейти к прозе в описании его.

Как я уже указывал, смотрел я как раз прямо через зал, на ряд карет вдоль противоположной стены. Чуть левее, но так, что я мог непрерывно за ней наблюдать, стояла огромная черная карета, о которой я тоже упоминал. Все члены этой группы собрались в дальнем верхнем от меня углу зала около дверей с надписью «Персидская галерея»; они были по другую сторону ряда карет, впереди них и не видели то, что увидел я. Я слышал отзвуки их глупой болтовни, но не прислушивался к ним. Ибо дверь дорожного экипажа стала медленно приоткрываться.

Залитая голубоватым лунным сиянием, она распахнулась как раз напротив меня. Я увидел, что карета достаточно вместительна, чтобы принять в себя человека во весь рост; тот, кто стоял в ней, слегка наклонился и уставился на какую-то внушительную груду у себя под ногами, придерживая правой рукой дверцу кареты, чтобы в нее попало побольше света. Этот человек был в обыкновенной форме констебля; первой моей мыслью было, что наконец-то явилась полиция, но тут я вспомнил упоминание моего хозяина, что один из членов их шайки будет в полицейском мундире. Подперев дверь ногой, он нагнулся и сильным рывком приподнял с пола эту бесформенную груду. И тут только я увидел, что это тело человека, голова которого была обращена в мою сторону; поддельный полисмен ухватил неизвестного за плечи и приподнял. Придерживая его одной рукой, другой он взялся за затылок – скорее всего, за волосы или за поля плотно надвинутой шляпы – и повернул голову, так что я смог увидеть лицо этого человека.

Это было лицо мертвеца, сэр Герберт. Он смотрел прямо на меня широко открытыми глазами, и я видел белую оторочку вокруг зрачков. Это было лицо бородатого человека; рот у него был приоткрыт. Когда пальто распахнулось, я увидел, что из груди у него торчит какой-то белый предмет, напоминающий слоновую кость. И я все понял.

В этот момент из передней части музея донесся голос светловолосой девушки; с того места, где она находилась, девушка не могла видеть внутренность кареты и ее ужасного содержимого. Она позвала псевдоконстебля, называя его «дорогой» – эффект этого нежного обращения, когда рядом лежал труп, был просто потрясающим, – и спросила, чего ради он «в такое время залез в карету».

Отреагировал он без промедления, и по его поведению я понял, что вина лежит на нем. Продолжая одной рукой поддерживать тело, он выпрыгнул из кареты с моей стороны и другой рукой захлопнул дверцу перед носом мертвеца. Признаюсь, я вздрогнул от этого гулкого удара, откинувшего голову трупа, которая определенно хотела вывалиться наружу, а от звука добродушного голоса меня просто заколотило.

«Все в порядке, – откликнулся он. – Просто я оставил свою дубинку в одной из карет, вот и все. Нет-нет, все нормально – если не считать, что мы должны выбираться отсюда, и побыстрее. Представление, похоже, отменяется. Чего ради нам тут торчать? Собери где-нибудь ребят, и мы с Джерри, Сэмом и Роном посовещаемся».

Бакстер вышел на середину основного прохода. «Что ты имеешь в виду, говоря, что надо убираться? – спросил он. – Ведь все в порядке, не так ли?»

«Нет!» – отчаянно заорал второй. Повернувшись, он поднял взгляд и через зал уставился прямо на меня.

Хотя дырки в экране вентилятора были пробиты одна подле другой, рассмотреть черты моего лица было невозможно; тем не менее можно было различить очертания головы. Я не скоро забуду эту фигуру в синем мундире, неподвижно стоящую на плитах белого мрамора в окружении призрачных колонн, от которых падали синеватые тени. Хотя его глаза были скрыты под козырьком шлема, я видел, как они блестят, видел, как из-под шлема поползла струйка пота. «Кто там в лифте?» – спросил он.

«Пленник, которого Джерри захватил силой оружия, – хихикнула блондинка. – А что?»

«Я хочу поговорить с ним», – сказал полисмен.

Прежде чем он осуществил свое намерение, я совершил несколько безумных действий, о которых и сейчас не сожалею. Соскочив с ящика, я ударил топором в стекло двери лифта. От первого удара оно треснуло, второй и третий почти вышибли его из рамы – так, что я смог просунуть руку и нащупать задвижку. Как только я это сделал, раздался отчаянный крик Холмса, который услышал звон бьющегося стекла: «Он вылезает!», а затем рык псевдоконстебля: «Говорю тебе, что нам лучше остановить его! Не спрашивай меня, как и почему, но, если он выберется и найдет полицию, у нас будут большие неприятности!»

При этих словах, особенно когда послышался топот ног, бегущих к дверям, я почувствовал прилив сил, и меня охватило недостойное дикое возбуждение. Распахнув дверь лифта, я отбросил топор, который исполнил свою задачу, и кинулся к дверям, ведущим в зал, чтобы успеть закрыть их. И я испытал триумф победы. Пусть они колотили ногами в дверь, я повернул ключ в замке и привалился к дверям; пусть у меня все расплывалось перед глазами, но я был полон решимости. В данной критической ситуации необходимо забыть о личном достоинстве. Твердыми шагами я прошел в туалет, где убедился, что могу влезть на раковину (хотя гладкая фаянсовая поверхность требовала особой осторожности движений), а затем, сев на подоконник, повернул вращающуюся раму. Спрыгнуть можно было без особых опасений, и моему бегству могла способствовать надежная керамическая водосточная труба слева от окна. Даже человека более слабого, чем я, подстегнули бы крики, которые я слышал у себя за спиной.