Читать книгу "Золотые эполеты, пули из свинца - Сергей Зверев"

На передке повозки сидел, сжимая в левой руке вожжи, а в правой – довольно длинный кнут, Грицко Крук. Вид у него был как у типичного галицийского крестьянина-вахлака, коим он, в общем, и являлся: мирный и насквозь безопасный. Даже пришибленный. Кому бы из австрийцев могло прийти в голову, что Голицын вооружил Крука двумя «наганами» и бритвенной остроты кинжалом? Вот гранату он Грицу не дал: крестьянин не умел с лимонкой обращаться. Еще подорвет своих же к такой-то мамаше…

В повозку была впряжена малорослая и худая пегая кобылка, при одном виде которой у лихих кавалеристов Голицына, Гумилева и Щербинина только что слезы на глаза не наворачивались: неужто это жалкое создание именуется лошадью? Господи, ребра-то как торчат, непонятно, почему этот одр еще с ног не валится…

– Полагаете, у нас получится? – с некоторым сомнением спросил Гумилев, подгоняя поудобнее тесноватый для него мундир, снятый с батальонного писаря. – Если ваш трюк раскусят хоть чуточку раньше, чем мы подберемся почти вплотную… Ох, мало нам не покажется: сейчас светло и противник куда более многочисленный, чем нынешней ночью.

Сергей уставился на него с задумчивым видом, и только минуту спустя Николай Степанович понял, что поручик смотрит сквозь него, словно заглядывает в глубину своих потаенных мыслей.

– Должно получиться, – ответил, наконец, Голицын и повернулся к Грицко. – Ты про перец не забыл?

– Ни…

«Дался ж ему этот перец!» – изумленно подумал Гумилев.

– Ну, вперед и с Богом! – скомандовал Голицын. – Эй, чудо-богатыри! Сделайте-ка рожи пасмурнее, что глядите горными орлами, вы же пленные! Артисты, понимаешь, погорелого театра… Ссутультесь, шаг порасхлябаннее… Вот, уже лучше. Так и держаться.

Решающим фактором успеха становился темп, скорость продвижения отряда к вожделенной цели, и поначалу все шло удачно: группа понуро бредущих русских «военнопленных» привлекла к себе внимание, когда до не слишком плотной линии оцепления, стоящей вдоль пути с бронепоездом, оставалось сажен пятьдесят. Да и тут прорезался момент везения: подводу остановили двое поляков, которые, хоть и служили в австрийской армии, немецкий язык знали слабо. Тем больше открывалось возможностей запудрить им мозги, но делать это нужно было быстро и резко, чтобы не увязнуть, не потерять скорости и не привлечь еще чьего-то нежелательного внимания.

Один из поляков, рядовой, схватил гнедую лошаденку под уздцы, другой – фельдфебель – шагнул к Голицыну и на жутком немецком языке, сразу выдававшем в нем уроженца Польши, потребовал предъявить документы.

Сергей решил попытаться обойтись без стрельбы, до бронепоезда ведь всего ничего осталось! Предельная дерзость на грани откровенной наглости выручала их до сей поры, авось и сейчас выручит.

– У меня приказ, – заорал благим матом Голицын, – самого генерала фон Гетцендорфа! Понимаешь ты это, польская свиньища?! Мне предписано срочно доставить пленных русских в штаб. В Лемберг! Это остатки отряда, пробравшегося в наш тыл! А в повозке – самый важный русский генерал! Видишь, какая у него зверская рожа? Это я сам его ранил, понял, животное этакое, у кого ты документы требуешь?! Срочно пропусти нас, олух царя небесного! За задержку генерал фон Гетцендорф у тебя шкуру с задницы спустит и на барабан натянет! Он хочет сам допросить этих русских скотов, такое же славянское быдло, как и ты, сопля неубитая! Немецкий язык выучи, вошь окопная, а уж потом у меня, природного венца, документы спрашивай!

Поручик играл убедительно (приме Малого театра обзавидоваться!) и вполне «в тему»: к полякам в австрийской армии относились как к людям даже не второго, а третьего сорта. Вторым шли мадьяры и чехи.

Сергей пер на ошеломленного потоком ругани фельдфебеля грудью, тыча пальцем на уже отправляющийся пассажирский состав.

– Вот на этот поезд мы должны были успеть! А вот документы! – продолжал надрываться Голицын, размахивая перед носом деморализованного поляка какой-то рваной бумаженцией. – А ну, остановить поезд! Тебе приказываю! Вы-пал-нять!!! Бегом!

А ведь проскочило бы – Голицын почти добился успеха: смятый его могучим напором, вконец одуревший фельдфебель было развернулся уже, дабы бежать и останавливать пассажирский эшелон, но…

Но тут из-за хвостового вагона бронепоезда вывернуло около двух взводов австрийских военных жандармов. Быстрым шагом они направились к «пленным», а впереди почти бежал, размахивая пистолетом, капитан Иштван Кереш.

Сергей сразу понял: балаган кончился, этих за нос не проведешь и сшибки теперь не избежать. Раз так – нужно бить первым.

– Вперед, за Русь! – громко выкрикнул Голицын, выхватывая трофейный «парабеллум». Этот возглас был заранее обусловленным сигналом: маски сбросить, вооружиться и начинать активные действия, идти на прорыв!

С этого момента события понеслись вскачь. И не только события…

Голицын, на секунду опережая Кереша, дважды выстрелил в него. Жандармский капитан упал навзничь, но люди, которыми он командовал, имели неплохую выучку: звонко защелкали затворы манлихеровских пехотных карабинов, ударом плетки щелкнул один ответный выстрел, другой… Гумилев тоже не замедлил обнажить оба своих ствола, но открыл огонь не назад, откуда накатывались австрийские военные жандармы, а вперед, по ходу движения двуколки, где стояли солдаты оцепления, которые еще просто не успели разобраться в том, что происходит.

Самым опасным в положении отряда пластунов было то, что они попали меж двух огней: спереди цепочка оцепления, сзади – два взвода жандармов Кереша. Прорываться имело смысл только вперед, к бронепоезду, но до чего же это непросто, когда на плечах висит превосходящий по численности враг! Так что совершенно верно поступил Николай Степанович. Гумилева поддержал быстро соображавший Ибрагим Юсташев, он по крутой дуге забросил лимонку за спины оцепления. Рвануло знатно!

Из повозки одним прыжком выскочил Щербинин, сгруппировался, грамотно ушел перекатом с линии стрельбы и начал бить по набегающим жандармам. Он оказался отменным стрелком: после каждого его выстрела австрийцы валились как подкошенные.

В бой вступил и Грицко Крук! Для начала крестьянин махнул своим кнутом сперва справа налево, а затем, разворотом, слева направо. Оказалось, что крестьянин мастерски владел нехитрым пастушеским орудием: оба поляка, с которых, собственно, началась стычка, рухнули на колени, шипя от страшной боли. Грицко же продолжал боевые действия, причем совершенно неожиданно для противника и с потрясающим эффектом.

Он спрыгнул с передка двуколки, бросил вожжи и кнут, выхватил кинжал и одним ударом перерезал постромки. Затем он выхватил из кармана своих портков красную палочку толщиной с палец, зачищенный сушеный стручок жгучего перца. Одним движением Крук задрал тощий хвост меланхоличной гнедой кобылки и засунул стручок ей прямо туда, в подхвостье! Тут же резво отскочил вбок, уклоняясь от удара копыт.

Эх, куда только меланхолия делась!

Заморенная лошадка заржала так, что перекрыла трескотню перестрелки. Она сперва брыкнула, сваливая тележку набок и разбивая передок, затем встала на дыбы, забила передними копытами, точно богатырский конь из былин, и могучим скоком помчалась прямо вперед, на цепь австрийских солдат, стоящих подле бронепоезда.