Читать книгу "Бей первая - Юля Артеева"

влюблен? Это то самое? А что еще это может быть? Разве не из-за этого у меня все внутри давно в труху перемолото?

И что, черт возьми, мне теперь делать? Сказать ей? Черт, да я дышать не могу, какие признания? Дыхалка сбита, как будто Косатон несколько часов гонял меня по нормативам. Что я сейчас скажу?

– Лана, – мой голос хрипнет.

Чувствую, что под моими ладонями она вибрирует. Смотрю на ее яркие губы. Умру, если не поцелую ее сейчас. Или умру, если поцелую? Запутался.

Сгребаю в кулаки ее толстовку и сдавленно рычу. Прикрываю глаза и прислоняюсь своим лбом к ее. Пытаюсь понять, что делаю. Я вышел из лифта сейчас – зачем? Чтобы что?

– Кир, – она шепчет и задыхается, – если мы… если ты что-то хочешь сделать… Нужно быть уверенными, понимаешь?

– Нет, – выдавливаю с закрытыми глазами.

– Чтобы это ничего не испортило.

– Что мы можем испортить?

Лана упирается ладонью мне в грудь. Надавливает. Я не двигаюсь, и она сдается:

– Дружбу.

Тогда я разжимаю пальцы и отпускаю ее. Отхожу на пару шагов назад. Изображение троит, и я опускаю взгляд в пол. Молча поворачиваю на лестницу и лечу пешком на первый. Дружбу. Какой человек в здравом уме сможет назвать это дружбой? Когда я дышать рядом с ней не могу. Такие друзья как называются?

Выхожу из подъезда, и меня встречают три вопросительных взгляда. Смотрю на Белого, и от его открытого лица ловлю какой-то дикий приход. Хочется разрыдаться, как ребенку. Отрицательно качаю головой, и парни хлопают меня по спине.

В сторону дома идем сначала молча.

А потом я вдруг открываю рот:

– Сказала, что не хочет испортить дружбу. Что нужно быть уверенными. В чем, блин?!

Бус присвистывает и заводит старую шарманку:

– А я говорил, что она с зубами.

– Ой, да мы запомнили уже, Тим, – морщится Малой.

Белый же поглядывает на меня так, будто знает законы вселенной. И раздумывает, стоит ли их мне раскрывать.

Я рявкаю:

– Давай уже!

Он вздыхает и задвигает аккуратно:

– Кир, у нее друзей никогда не было. Дома – жопа, на работе – тоже. То, что между нами сейчас сложилось, для нее очень важно. Могу ошибаться, но, может, она просто боится? Если вы начнете встречаться, а через месяц расстанетесь…

– С хрена ли мы должны расстаться? – пытаюсь сбавить обороты, но у меня не выходит.

– Я просто говорю. Гипотетически. Если бы вы расстались, то никакой дружбы дальше бы уже не вышло.

– И что мне делать, доктор Курпатов?

Диман пожимает плечами:

– Тебе лучше знать.

– Ты бы свою жизнь так раскладывал, как чужую, – тихо замечает Тоха.

И тут звереет уже Белый:

– Заткнись.

Мы снова замолкаем. Но, думая каждый о своем, ощущаем уже привычное нам единение. И потихоньку остываем. Расходимся по домам.

– Кирюш, есть будешь? – кричит с кухни мама, когда захожу в квартиру.

– Нет.

Иду сразу в комнату и падаю на кровать. Беру телефон, проверяю, в сети ли Мальвина. Но что написать ей – понятия не имею.

– Ну, хватит! – мама распахивает дверь без стука.

– А как же личное пространство?

– Сегодня ввожу запрет на личное пространство. Поднимайся и иди ужинать.

– Я не голодный.

– Ты голодный. А еще влюбленный. Мне лучше знать, уж поверь.

Мама выдергивает у меня из рук телефон.

– Эй!

– Отдам на кухне.

Сжимаю зубы и плетусь за ней. Сажусь за стол и ковыряю пальцем скатерть. Теперь еще и лекцию выслушивать. Как будто все вокруг знают, как мне надо жить. Но на самом деле глубоко внутри мне так хочется рассказать все маме. Спросить, как правильно поступить. От этого внутреннего противоречия я начинаю дерзить:

– Мы на кухне. Отдавай телефон.

Мама насмешливо фыркает. Мой тон ее не обижает, как будто она действительно видит меня насквозь, и все мои мотивы – тоже. Ставит передо мной тарелку и кладет рядом смартфон.

– Поговорить не хочешь?

– Нет, мам. – И тут же сдаюсь: – Не знаю.

– Ну, можешь просто рассказать мне про девочку. Начнем с малого. Как ее зовут?

– Милана. Лана, – я улыбаюсь. – Мы зовем ее Мальвина.

– Имеешь в виду твоих ребят? Почему Мальвина?

– У нее синие волосы.

Мама округляет глаза, но под моим выразительным взглядом изображает, что застегивает рот на молнию. Тут же нарушает логику, спрашивая:

– Она тебе нравится?

Я угрюмо киваю, набивая рот едой.

– А ты ей?

– Мам, что за допрос?

– Просто хочу помочь. Мне не все равно, что с тобой происходит. А без допроса ты ничего не рассказываешь, – она разводит руками.

– Я ей тоже нравлюсь. Я так думаю.

– И в чем тогда проблема?

– А с чего ты взяла, что есть проблема?

– Ты на меня кидаешься всю неделю, как склочный дворовой пес. Я могу распознать, когда мой сын не в настроении. И из-за чего.

– Мам, ты же знаешь, я не мастак по серьезным разговорам.

– И по любым другим разговорам, – добавляет она с улыбкой.

– Да.

– Ладно, Кирюш. Извини, просто хотела помочь. Давай так. Если захочешь поговорить, в любой момент – я рядом. Могу просто выслушать или попробовать дать совет. А вообще, просто делай как чувствуешь. Сердце лучше знает.

– Спасибо, мам, – бормочу я.

– Спокойной ночи, – она поднимается и целует меня в макушку.

– Спокойной ночи.

А когда она уже сворачивает из коридора в спальню, я зову:

– Мама.

– Да?

– Хорошо, что ты ушла от отца. Спасибо.

Вижу, как она замирает. Кажется в этот момент такой хрупкой, как будто на секунду сбрасывает с себя роль взрослой. Потом поворачивается и улыбается мне. Тепло и спокойно. Кивает. И уходит.

А я беру телефон и пишу сообщение, не особенно даже думая о том, правильно ли поступаю. Сердце лучше знает. Мама ошибаться не может.

Разгильдеев Кирилл

Я уверен. А ты?

Глава 30

Лана

Когда выхожу на лестничную клетку с ботинками и курткой в руках, то удивленно застываю. Мне навстречу поднимается Разгильдеев.

– Как ты вошел?

– Проскочил за каким-то мужиком, – говорит он. – Обувайся, пол холодный.

– Ты на нем только что сидел.

– Поэтому точно знаю, что он холодный.

Я послушно надеваю ботинки. Спрашиваю:

– А где ребята?

– Чуть позже с ними встретимся.

Завязываю шнурки медленнее, чем обычно. Потому что когда наконец разгибаюсь и смотрю на Кира, он говорит:

– Ты мне вчера не ответила.

– Будешь приходить каждый раз, когда я не отвечаю?

– Да.

И он начинает подходить ко мне, очень осторожно, как будто не хочет спугнуть. Прием не срабатывает, мне страшно. Я действительно вчера малодушно промолчала.