Читать книгу "Незнакомая Шанель. «В постели с врагом» - Наталья Павлищева"

Представьте, что досье было своевременно и с интересом изучено работниками абвера... Ломбарди уже давно жили в Риме, а «мадам» Шанель, которая вообще-то мадемуазель, очень кстати вернулась в Париж...

А где она была до сих пор?

Коко не стала дожидаться оккупации Парижа и поспешила на юг в Корбер, в дом, купленный племяннику Андре Палассу. Сам Андре ушел воевать сразу после объявления войны с Германией в 1939 году, находился где-то на линии Мажино и попал в плен, а затем в лагерь для интернированных или в концлагерь. Но его дочь Габриэль (любимая племянница Шанель) запомнила пребывание тети в Корбере, куда та приехала на машине вместе с еще несколькими женщинами.

Перед отъездом Шанель сделала несколько жестов отчаяния. Поскольку она давно закрыла свои ателье и текстильные фабрики и не знала, что ждет ее магазин и квартиру в Париже, Габриэль решила, что больше не может помогать братьям. В конце концов, она имела на это право, братья и так немало стоили ей. Альфонс и Люсьен получили от сестры письма с уведомлением, что отныне должны заботиться о себе сами.

Альфонс жил на сестринское содержание весьма неплохо, почему-то Шанель выделяла ему куда больше средств, чем брату, постоянно оплачивала его карточные долги, покупала машины взамен разбитых и помогала семье. Люсьену она тоже купила дом, вернее, выслала для этого деньги, их было достаточно, чтобы обзавестись настоящим поместьем, но разве мог молодой крестьянский парень позволить себе такую роскошь? Он построил скромное жилище, а остальное положил в кубышку.

И вот теперь сестра сообщила, что разорена. Реакция братьев была прямо противоположной. Люсьен написал, что готов предоставить в ее распоряжение остаток денежных средств. Брат был намерен высылать ей денежные переводы из тех сумм, что сумел скопить благодаря ее же помощи. Не пришлось, потому что в марте следующего года Люсьен умер.

Альфонс тоже ответил:

«Габи, вот и ты на мели. Это должно было случиться».

У него благодаря ее деньгам было кафе, был дом, и все это на свободном юге Франции, но брат не счел нужным предложить бежавшей из оккупированного Парижа сестре приют под своей крышей. Друзья познаются в беде, братья тоже. Шанель вычеркнула из жизни и Альфонса, и его семью. В пятидесятых годах уже после возвращения Мадемуазель в мир моды дочери Альфонса приезжали в Париж, даже приходили в салон Шанель, но тетя их не приняла. Шанель была дамой решительной – вычеркивать, так вычеркивать!

Итак, с братьями покончено! Но в Корбере, где жила семья Андре, неимоверно скучно, тем более пришло сообщение, что он сам попал в плен. Требовалось вернуться в Париж чего бы это ни стоило! Уезжая из «Ритца», она упаковала свои вещи в чемоданы и оплатила номер на пару месяцев вперед, а потому считала, что ей есть где жить. Если в Париже это вообще возможно.

Мадемуазель храбро отправилась обратно. Поток беженцев навстречу, забитые машинами и людьми дороги, отсутствие мест в гостиницах и обыкновенная нехватка еды... Никакие трудности пути не остановили Шанель, она добралась до Парижа и до Вандомской площади.

Отель «Ритц» оказался занят немцами, причем ее прежний люкс с видом на Вандомскую площадь теперь предназначался для самых высокопоставленных, например, одно время в нем жил маршал Геринг. Конечно, Шанель в номер не пустили, ее даже не впустили в сам отель – по обе стороны шлагбаума перед ним стояли рослые автоматчики, которым было совершенно наплевать на веяния мировой моды и даже на «Шанель № 5»!

И все же ей удалось переговорить с помощником администратора отеля. Выяснилось, что для чемоданов Мадемуазель немцы, выкидывая вещи уехавших постояльцев, сделали исключение, потому что на глаза интенданту попался фирменный знак Шанель – сцепленные между собой буквы С. Интендант вспомнил, что такой же знак на флаконе любимых духов его обожаемой супруги, и поинтересовался, какое отношение к вещам имеет вензель. Услышав имя Шанель, он приказал чемоданы просто унести в сторонку.

Показательно поведение Шанель в первые дни после возвращения. Конечно, можно сказать, что она просто не осознала всей сложности момента, но Серж Лифарь, ее горничная Жермен Доменже, ближайшая подруга Мизия Серт и многие другие утверждали, что Коко вела себя так, словно немцев не было вовсе! Она их старалась не замечать все время оккупации! Или ставить на место (они послушно становились).

Началось все именно с появления в отеле «Ритц». У Шанель была маленькая квартирка на рю Камбон над ателье, в конце концов, можно бы остановиться и там. Но взыграло ретивое: почему это она должна уезжать из любимого отеля?! Нет! Немцы, скорее всего, столь мелкого инцидента не заметили, а администратору пришлось постараться. Шанель нашли крошечный номер на самом верхнем этаже в крыле, выходящем на улицу Камбон. Но так даже удобнее, потому что престижный корпус с видом на Вандомскую площадь занят военными, которым запрещено появляться в боковом, а постояльцам из бокового крыла не рекомендовано мозолить глаза важным птицам из главного. Кесарю, как известно, кесарево...

Перепуганный натиском Мадемуазель помощник администратора напомнил, что она прежде обязана посетить комендатуру. Шанель возмутилась:

– Такая грязная?! Мне нужно вымыться и переодеться. Сами сходите в комендатуру и доложите, что приехала мадемуазель Шанель. Я схожу, когда приведу себя в порядок. Меня учили, что обращаться с просьбой к кому-либо следует в чистом виде.

Неизвестно, поспешил ли в комендатуру помощник администратора, но Шанель действительно отправилась мыться.

Новый Париж должен бы удивить Шанель. Пару месяцев назад она уезжала из города, который опустел еще осенью 1939 года. С улиц исчезли такси, прохожие, из садов и скверов нянечки, прогуливающиеся с детьми, казалось, исчезли сами парижане. Они появлялись, только когда требовалось спуститься в бомбоубежище в случае воздушной тревоги. Витрины большинства ресторанов, кафе, роскошных магазинов, окна кинотеатров, галерей... заколочены, телефоны отключены, фонари горели через один и гасли совсем в случае все той же тревоги. Город не жил, а существовал по военным законам.

Теперь все вернулось. Снова стало ярко, правда, всюду резали глаз черные свастики на красно-белом фоне. Свастика в Париже... ужас! А еще бесконечное количество людей в военной форме, причем не понимающих французского. Ежедневный марш немецких колонн по Елисейским Полям, немцы на Монмартре, на Эйфелевой башне, в Гранд-опера, в «Ритце»... Они щелкали затворами фотоаппаратов, норовя запечатлеть себя на фоне парижских достопримечательностей. Зато открылись рестораны, и, заплатив вступительный взнос, можно заказывать практически все, на что хватало денег. Снова зазвучал аккордеон, детей на улицах пока еще не было, но парижане уже стали выводить гулять своих обожаемых собак.

Скьяпарелли сбежала, а многие другие остались, работали Дома моделей – Баленсиага, Ланвен, Лелон, Пату... У Шанель продолжал работу только магазин на рю Камбон, где продавались духи и разная мелочь. Вход в магазин прекрасно виден из окна ее нового жилища, перед ним каждое утро выстраивалась очередь немецких солдат, желающих привезти или прислать домой подарок из Парижа, а что может быть лучше флакона самых знаменитых духов, купленных у самой Шанель?