Читать книгу "Невеста войны. Ледовое побоище - Наталья Павлищева"

Так и вышло, и это пошло нашему материальному положению явно на пользу. Уже на следующий день пришли те самые папа и мама, чей ребенок оказался первым пациентом Вятича. Они притащили здоровенный короб со всякой всячиной, в том числе и тремя новыми рубахами для всей нашей семьи. В коробе нашлись мука, пшено, солонина, соль, какие-то семена… Хозяйский взгляд родителей малыша сразу заметил явный перекос в нашем житье-бытье, а потому все доставленное оказалось весьма полезным.

В следующий месяц благодаря пациентам мы обзавелись двумя курицами и петухом, получили хомут для лошади, хорошие грабли, косу, серп и еще кучу всякой всячины для хозяйства. А еще сало, мед, драгоценную соль, муку и много крупы. Жить стало вполне сносно, но наши проблемы никуда не делись. Конечно, мужик, чью жену Вятич избавил от здоровенного нарыва (вернее, избавляла я под чутким руководством мужа, потому как он не видел ни женщину, ни ее нарыв), наколол много поленьев, оставалось их только поколоть помельче, чтоб в печь влезли, но я понимала, что и это будет трудно.

Я выбирала поленья помельче и пока как‑то ухитрялась топить ими, а ведь впереди зима… Здесь не купишь машину дров, не закажешь баллон газа. Чтобы просто истопить баньку, хотя она и была у Матрены крохотная, требовалось не только много воды, но и немало дров. Воду я без конца таскала либо из колодца рядом с домом, либо из речки, к которой приходилось спускаться по довольно крутой тропинке. Там же проходила и стирка.

С раннего утра до самой темноты я крутилась как белка в колесе, хотелось запастись хоть чем-то в зиму, я носила и носила ягоды и грибы, которые сушились на веревках во дворе и приступке печки. Конечно, приходилось оставлять Федьку на Вятича, не тащить же ребенка с собой в лес. Я очень переживала, помня, что с этим электровеником не могла справиться толпа дворовых девок, а теперь приходилось одному слепому Вятичу. Но наше чадо проявляло чудеса понимания момента, Федька словно чувствовал сложность положения, стоило мне оставить малыша на отца, как он превращался в паиньку, слушаясь Вятича беспрекословно. Но как только возвращалась я…

На нашего ребенка переезд в глушь повлиял положительно, крепкий, здоровый младенец и раньше не страдавший дистонией или разными там аллергиями, теперь вообще стал крепышом, к тому же уверенным, что все во дворе должны подчиняться ему, а он сам отцу. Ну, иногда ради разнообразия матери. И, конечно, быстро постарался показать всем, кто в доме, вернее во дворе, хозяин.

У Федора произошел конфликт с петухом, присвоившим такое право себе, а потому не признававшим его за мальчишкой. Но если я взяла строптивую Маньку уговорами, то мое чадо никого уговаривать не собиралось. О конфликте мне рассказала Незвана. Когда петух попробовал атаковать малыша, Федька умудрился ухватить наглеца за шею, и только вмешательство самой Незваны спасло пернатому жизнь. Теперь петух сначала выглядывал во двор, чтобы убедиться, что там нет Федора, и только потом робко выходил поклевать что-нибудь. А еще он перестал петь, что было досадно.

Я решила, что пора налаживать отношения Федора с хозяином курятника.

– Федя, у петушка красивый гребешок… и хвостик красивый…

В глазах моего чада читалось явное недоумение: ну и что?

– Раньше он кукарекал, а теперь нет. Знаешь почему? Он тебя боится. Пойдем, скажем петушку, что ты на него не сердишься, чтобы он снова песенки пел?

Ребенок кивнул.

Несчастный петух, только завидев своего обидчика, забился куда подальше, вытащить его из‑под куриного насеста удалось не сразу. Сердце у бедного красавца билось так, что я усомнилась, не придется ли мне спешно варить суп после таких сеансов примирения – петух явно был в предынфарктном состоянии.

А когда Федька еще и протянул руку, чтобы погладить его по головке, глаза у несчастного пернатого попросту закатились, а он сам повис дохлой тряпкой. Но когда выяснилось, что душить еще раз Федор его не собирается, а очень даже наоборот, можно сказать, предлагает дружбу, петух чуть ожил. Окончательно убедившись, что жизнь вне опасности, он вообще попытался вырваться у меня из рук. Ах ты ж хитрюга!

Я заподозрила, что петух возомнит себя победителем и война между ним и Федей вспыхнет с новой силой. Оказалась неправа, но не по поводу сознательности и самомнения петуха, а в том, что с Федором воевать пернатому было просто опасно. Стоило ему снова проявить свой гонор, как Федя попросту погрозил прутиком, не оставляя никаких сомнений, что в следующий раз спасительница может и не успеть. Петух принял главенство мальчика и больше не перечил.

Постепенно мои старания стали давать хоть какой-то результат, я уже кое‑что умела и кое‑что успевала. Ничего, тяжело в учении – легко в бою…

Господи, в каком бою?! О боях-пожарищах, о друзьях-товарищах и не вспоминалось даже.

Нет, об одной подруге я вспоминала часто, настолько часто, как только у меня выдавалась свободная от попыток наладить жизнь минутка. Конечно, о Лушке. Как там она в Швеции? А может, уже вернулись в Новгород? Интересно, отпустил ли с ней сына Биргер? Насколько я помнила этого круглоголового, он такой же крепкий орешек, как вон Вятич. Его сын это его сын, он скорее Лушку отпустит, чем ребенка.

Надо же как распорядилась судьба… Луша была моей главной наставницей, когда я вдруг обнаружила себя вместо Москвы в Козельске, да еще и в тринадцатом веке. Она подбила меня сбежать в Рязань, и в результате мы едва не погибли в лесу, если бы не Вятич, наши косточки давно сгнили на берегу Жиздры. Потом она честно ждала меня из Рязани и из рейда по тылам Батыя, ругалась на ордынцев с городских стен, а потом… вышла замуж за моего несостоявшегося жениха. Только вот Андрей погиб, а их с Лушей сынишка умер, едва родившись.

Потом в неравной схватке с Батыем погибла я сама, очнулась в Москве и добилась, чтобы Вятич снова взял меня в тринадцатый век. А потом мы отправились в Швецию разваливать коалицию против Новгорода…

Сначала сделали все, чтобы Биргер не ходил на Новгород, когда он все-таки пошел, не послушав добрых советов, в бою на Неве я лично постаралась, чтобы он был ранен в лоб (не нарушать же собственных обещаний?), а моя сестрица в это время рожала от него дитенка. Ну не совсем в это, но это уже не важно.

Мы никогда не были с Лушей соперницами и тем более противницами. Я любила свою двоюродную сестричку, такую беспокойную и полную жизненных сил, и очень радовалась, что мой Федька удался, кажется, в нее.

Неудивительно, что из той прежней, новгородской и козельской жизни я чаще всего вспоминала ее…

– Вятич, – моя голова лежала у него на плече, а рука охватывала туловище, словно для того, чтобы не исчез во сне (с него станется…), – почему я так часто вспоминаю именно Лушку?

– Она думает о тебе.

– Ты так считаешь? Как там они с Анеей? Может, уже в Новгороде?

– Хочешь съездить посмотреть?

– Нет!

Мне не слишком понравилось, как Вятич спросил, словно подозревал меня в желании удрать. Но ведь я ни разу не давала повода для такого подозрения, наоборот, всегда бодра, весела, энергична… Этакий массовик-затейник на древнедеревенский лад. Может, слишком затейлива? Надо немного угомониться, временами энергия, вроде так и прущая из меня, даже самой кажется фальшивой, а что уж говорить о все понимающем и замечающем Вятиче?