Читать книгу "Ведьмин рассвет - Екатерина Лесина"

Насколько я понял, он бросает тебе вызов.

- Он? – Буран ткнул пальцем в рыся, который рядом с Бураном не казался таким уж грозным. – Серьезно?

Второй рявк был полон негодования.

- Он, - подтвердил Мир, хмурясь сильнее. – Он… слушай, может, сам скажешь?

А это уже почти заискивающе.

- Тебе ведь все одно в человека обращаться…

И так искушающе.

- Бой там начинать и все остальное…

- Ага, - согласился Буран. – Сражаться по обычаю будем, коль и вправду… хотя… я котов не больно люблю… вечно метят, пакостят… один мне в тапки нагадил!

Вот теперь выражение лица и морды у братьев стало одинаково возмущенным. А я подумала, что хорошему человек кот в тапки гадить не станет.

- В таком случае, наверное… - я попыталась отвлечь внимание, потому как оборотни пялились на Бурана, он сверлил взглядом рысей. – Надо что-то подготовить… площадку там… судей.

- Каких? – отвлекся Буран.

- Таких, которые подтвердят, что поединок имел место. И что прошел честно.

А то знаю я таких, сперва котиков недолюбливают, а потом кричат, что их обманули и все такое. Нет уж, если играть, то так, чтобы не переигрывать после.

- Разумно, - согласился Лют. – Девушка пока побудет нашей личной гостьей. Составит компанию моему деду.

- Не сбежит? – Буран чуть нахмурился. – А то потом опять ищи её…

- Не сбегу, - Стужа сложила руки на груди.

А Буран поинтересовался, ткнув пальцем в Зара.

- Ты ж понимаешь, что если чего, тебе за этого драного кошака идти. Будешь за ним лоток убирать.

Возмущенный мяв был ему ответом.

- Уж лучше с драным кошаком, чем с тем, кто за спиной сестру обхаживает. А потом с легкостью меняет её опять на невесту. Скажи, только честно, сколько бы я прожила после нашей свадьбы?

Буран не ответил.

Отвернулся.

- Тогда… не тяни, княжич.

- Часа, - вмешался Мир, - думаю, хватит, чтобы организовать все. Ограждение сдвинем. Людей оттесним. А места на площади хватит. Щиты?

- Поставлю, - Лют протянул руку Стуже. – Идем.

И мне тоже это сказал.

Добавил чуть тише:

- Яна, с тобой тоже поговорить хотят. По поводу картины.

Вот… не хватало головной боли-то.

- Мне уже начинать волноваться? – улыбка у меня получилась нервной.

- Уже? Поздно уже волноваться, - оптимистично ответил княжич. – Да и дед там будет.

Не успокоило. Вот совершенно.

Господин Поздняков, который и собирался поговорить со мной об искусстве, был человеком весьма объемным, причем большая часть этого объема приходилась на живот. Округлый, какой-то несуразно огромный, особенно по сравнению с вытянутой и чуть приплюснутой головой, тот возлежал на коленях. И серый не по погоде жаркий костюм лишь подчеркивал эту выдающуюся часть тела.

Господин Поздняков, точно опасаясь, что излишняя резкость повредит животу, двигался медленно и мягко, а для пущей надежности сцепил руки перед собой. Причем получалось, что ими он словно бы живот поддерживал.

- Доброго дня, - произнес он премрачно и поглядел на меня так, что мне бы раскаяться и усовеститься. Наверняка моя выходка оторвала господина Позднякова от дел важных и суеты не терпящих.

- Доброго дня, - вежливо ответила я, поняв, что ни раскаяния, ни угрызений совести не испытываю вот совершенно.

Взгляд у него мутный.

Нехороший взгляд.

И то, что при беседе присутствует князь, не может не радовать. Думаю, что не будь здесь князя, беседовали бы со мной совершенно иным тоном.

Вон, господин Поздняков на князя покосился. А тот слегка нахмурил брови.

- Госпожа…

- Ласточкина, - подсказала я. А то ж понятно, что человеку важному недосуг запоминать всяких там.

- Ласточкина, - повторила Поздняков медленно, явно пробуя имя на вкус. – Признаться… не ожидал… меня пригласили в качестве эксперта по магической составляющей, но ничего интересного… что может быть интересного на местечковых конкурсах живописи?

И скривился.

Мне даже обидно стало. Сразу и за всех. Девочки вон старались, а этот…

И князь услышал.

Запомнил.

Пусть виду не подал, но точно знаю – запомнил. У упырей память отличнейшая, как нам говорили.

- Извините, но я говорю, что думаю… и тут такое… такое… - мягкие ладошки чуть оторвались от живота. – Неожиданно. Да, да… весьма неожиданно… и любопытно. Кого вы собирались убить?

- Что? – мне показалось, что я ослышалась.

Но господин Поздняков спокойно, прежним, расслабленно-ленивым тоном повторил вопрос.

- Кого, госпожа Ласточкина, вы собирались убить своим творением?

- Никого.

- Но вы знали, что картина представляет опасность.

- Предполагала, - как-то разговор этот совсем не понравился.

- Тогда с какой целью написали её? Если не собирались никого убить?

- Ни с какой. То есть цель была одна. Участие в конкурсе. Я не умею рисовать. Совсем.

Он сделал вид, что не верит.

- И мне посоветовали взять особые краски, которые сами рисуют. Силой.

- Запечатление, - кивнул господин Поздняков, и три его подбородка собрались складочками под четвертым. – Весьма своеобразная методика… многие профаны от искусства полагают, что главное – точность. Но точность – это к фотографии. Истинный художник запечатлевает эмоции! Впечатления.

- Вот… мне сказали, что нужно представить что-то, что впечатлило.

- И вы представили себе… это?

Он махнул рукой, указав на картину. То есть на нечто, прикрытое тонким полотном, вроде даже тем, которое Маверик набросил.

- Да.

- Почему?

- Потому что! – рявкнула я, чувствуя, что теряю терпение. – Тот пейзаж меня ну очень впечатлил! И вообще… я художник! Я так вижу!

- Вы сами говорили, что не умеете рисовать. Так какой из вас художник? – поинтересовался Поздняков вкрадчиво.

- Не умела. А теперь вот научилась!

- То есть, вы планируете и дальше… рисовать?

И блеск в глазах. И ощущение, что я весьма близко подошла к чему-то… к границе? А за ней что? Лучше не проверять.

- Такое – нет, - врать не стоит. Сдается мне, что вранье он почует.

- А какое?

- Понятия не имею. Мне пока хватило этого эксперимента. Да и не факт, что картина действительно опасна. Может… может, я преувеличила. И вообще это же просто картина! Нарисованная! Проклятий я точно не накладывала.

Он кивал.

Кивал.

А потом произнес:

- Живопись бывает разной.

С намеком, который я совершенно точно не поняла.

- Простите?

- Живопись… живопись и музыка, любое искусство, если оно истинно, обращается