Читать книгу "Пережитки большой войны - Джон Мюллер"

и сегодня уже очевидно, что война 1939–1945 годов стала кульминацией этого крещендо». Политический ученый Ханс Й. Моргентау не был одиноким голосом, когда в 1979 году мрачно объявил, что «мир неизбежно движется к третьей мировой войне – стратегической ядерной войне. Я не верю, что какие-то действия смогут ее предотвратить. Международная система попросту слишком нестабильна, чтобы просуществовать долго». Более того, зачастую казалось, что холодная война непреодолима, а ее стороны глубоко привержены непримиримым и удаляющимся друг от друга мировоззрениям. Совладание с советской мощью, утверждал в 1976 году государственный секретарь США Генри Киссинджер, является ситуацией, которая, «вероятно, никогда не будет убедительно „разрешена“» – в обозримом будущем с ней придется иметь дело любой американской администрации. Збигнев Бжезинский, ключевая фигура одной из следующих президентских каденций, в 1986 году заявлял, что «американо-советский конфликт – это не какая-то краткосрочная аберрация, а историческое соперничество, которому суждено длиться долго»[223].

Основной тезис этой книги заключается в том, что длительный мир между развитыми государствами был обусловлен главным образом изменением отношения к войне. Однако этому феномену были предложены и другие объяснения: в особенности подчеркивался такой фактор, как угроза со стороны ядерного оружия, кажущаяся непреодолимой и затмевающей все иные обстоятельства. Эти альтернативные моей гипотезе объяснения будут рассмотрены в главе 9.

В целом Советский Союз и Соединенные Штаты не позволяли своим разногласиям, какими бы принципиальными они ни были, зайти слишком далеко, а по мере разворачивания холодной войны два ее главных участника стали, скорее, все больше остерегаться прямого столкновения. Тем не менее их противостояние породило или стало стимулом для многочисленных войн, сопряженных со значительными человеческими жертвами и материальными затратами. В их список вошла не только война в Корее, но и гражданские и революционные войны, которые вели имевшие международную поддержку группировки идейных марксистов в России, Испании, Финляндии и Венгрии до Второй мировой войны, а после нее такие конфликты разворачивались в Греции, на Филиппинах, во Вьетнаме, в Никарагуа, Таиланде, Перу, Сальвадоре, Гватемале, Анголе, Мозамбике и многих других местах. Кроме того, в 1980-х годах состоялся ряд «обратных» войн, в ходе которых антикоммунистические повстанцы, зачастую при поддержке США, выступали против утвердившихся у власти марксистских режимов в Никарагуа, Афганистане, Эфиопии и Анголе.

По мнению Льюарда, на протяжении XX века основная динамика войн проистекала именно из идеологического конфликта. С окончанием холодной войны и исчерпанием коммунизма как активной разрушительной силы подобная разновидность войн, по сути, отжила свой век. В некоторых случаях, как в Никарагуа и Сальвадоре, бывшие левые мятежники решили отказаться от насилия и стремились продвигать свое дело мирными демократическими средствами. В иных случаях, например в Колумбии, левые не сложили оружие и после окончания холодной войны, но в значительной степени отказались от движущей ими идеологии, в связи с чем их усилия стали больше напоминать криминальные начинания – эта трансформация является основной темой следующей главы[224].

Кроме того, с кончиной коммунизма развеялись и многие романтические мифы о революции. На протяжении последних двух столетий многие публичные фигуры, философы и политические деятели с энтузиазмом рассуждали о якобы очищающем воздействии насильственной революции, а коммунисты десятилетиями проповедовали, что за успешными революциями и освободительными войнами последует социальное, политическое и экономическое блаженство. Еще в 1970-х годах идея насильственной недемократической революции по-прежнему вызывала энтузиазм даже у многих из тех, кто не считал себя коммунистами[225]. Но во всех странах, которые в 1975–1979 годах приблизились к коммунистическому лагерю или внезапно там очутились, добившиеся успеха революционеры тем или иным способом приносили обществу гражданскую войну, экономический коллапс и жестокую социальную несправедливость. Именно бедствия, последовавшие за успешными революциями во Вьетнаме и других странах, очистили мир от представления о том, что революция может быть очищающей: по словам британского историка Пола Джонсона, «поиски утопии привели в ад»[226]. В результате политическая конструкция, ради которой человечество два столетия подряд извело столько бумаги и чернил и пролило столько крови, была без церемоний отвергнута.

Обойтись без взаимных столкновений в период холодной войны удалось не только развитым странам, включая ключевых участников этого противостояния. В целом после завершения Второй мировой войны в мире состоялось впечатляюще мало межгосударственных войн любого рода, а в последние полтора десятилетия холодной войны их почти вовсе не было. Единственным действительно заметным исключением в период с 1975 по 1989 год (в данном случае временной промежуток важен) стала кровопролитная война между Ираном и Ираком 1980–1988 годов. Кроме того, помимо вооруженных вмешательств в гражданские войны в соседних странах со стороны Израиля, Сирии и Советского Союза в 1970-х годах имели место стычки и конфликты на приграничных территориях между Китаем и Вьетнамом, а также Эфиопией и Сомали; к смене политического режима привели вторжения Танзании в Уганду в 1978–1979 годах и Соединенных Штатов – в крошечную Гренаду в 1983 году; отметим и краткий вооруженный конфликт между Великобританией и Аргентиной в 1982 году из-за отдаленных и почти бесплодных Фолклендских островов в Южной Атлантике. Возможно, определенное значение для рассматриваемого периода имеет и тот факт, что, несмотря на множество вооруженных столкновений между властями Израиля и палестинскими повстанцами, после 1973 года ни одна арабская или мусульманская страна не была готова довести арабо-израильский конфликт до межгосударственной войны, направив свои войска для непосредственного участия в нем.

По мере затухания межгосударственных войн в эпоху холодной войны такая же тенденция была характерна и для важной разновидности гражданских войн – конвенциональных вооруженных конфликтов с участием организованных или по меньшей мере полуорганизованных армий, наподобие тех, что участвовали во Вьетнамской войне на ее поздних стадиях в 1972–1975 годах. В зависимости от того, какое определение давать подобным конфликтам, при желании с некоторой натяжкой к их числу можно отнести ряд гражданских войн в Африке, Афганистане и, возможно, Латинской Америке.

Наконец, сошли на нет колониальные войны. Многие войны предшествующих двух столетий были вызваны попытками имперских государств установить, а затем удерживать контроль над отдаленными, а в некоторых случаях и прилегающими колониальными территориями. По подсчетам Льюарда, без малого 199 из 244 войн, состоявшихся между 1789 и 1917 годами, действительно были связаны с колонизацией или деколонизацией. В еще одном исследовании перечислено 149 колониальных и имперских войн в период с 1816 по 1992 год[227].

Одним из грандиозных, но зачастую выпадающих из поля зрения изменений, состоявшихся в период холодной войны, было окончательное крушение самой идеи империи, которая прежде была одной из великих констант, определявших целые эпохи в истории человечества[228]. Последняя из великих империй – империя Советского