Читать книгу "Отцы наши - Ребекка Уэйт"

деваться некуда, прошел и сел к столу.

— Я хотел размяться. Кое-что прикупил. Подумал, что приготовлю ужин.

— Понятно, — кивнул Малькольм. Затем, собравшись с силами, добавил: — Очень хорошо. Спасибо.

— Паста с грибным соусом. Надеюсь, подойдет. У меня не очень богатый репертуар.

— Тебя Кэти обслуживала?

— Нет. Фиона.

Малькольм молчал, прикидывая, чего стоил Томми этот визит, это взаимодействие. Лицо Томми ничего не выражало.

— Я поблагодарил ее за вчерашний вечер, — продолжал Томми, поворачиваясь обратно к сковороде.

— Хорошо. Это хорошо.

Так, они уже говорили о вечере.

— Я сказал ей, что это была лучшая голень ягненка, которую я только ел.

Малькольм с трудом мог себе представить, как Томми говорит такое.

— Она действительно была хороша, — кивнул Малькольм. Внезапно он почувствовал настоятельную необходимость выпить, что было для него необычно. Он подошел к шкафу и достал старую бутылку виски. И оно сойдет за неимением лучшего.

— Я чуток дерну, — сообщил он. — Не возражаешь?

— Нет, конечно, — ответил Томми. Он выложил к луку грибы.

Малькольм сидел за столом и потягивал виски. Он и забыл, как выпивка может иногда успокаивать нервы.

Вдруг Томми произнес, не оборачиваясь к Малькольму:

— Слушай, извини за вчерашнее.

Застигнутый врасплох, Малькольм ответил не сразу.

— Не за что извиняться, — сказал он через некоторое время.

Томми кивнул и продолжал помешивать грибы. Малькольм решил, что это сигнализировало конец разговора, — беседы с Томми обычно начинались и заканчивались внезапно, пугающие темы возникали ниоткуда и исчезали почти так же быстро, как появлялись, — но тут Томми продолжил:

— Все это время я думал, что хотел бы расспросить тебя о своем отце. Но теперь понимаю, что это не так. Наверное, я хочу узнать про маму.

— Что ты хочешь знать? — осторожно спросил Малькольм.

Томми стал мешать в сковородке более энергично.

— Какой она была, я думаю? Я хочу сказать, я помню, какой она была для меня. В основном помню. Но как ее воспринимали другие люди?

Малькольм бы затруднился ответить на такой вопрос про любого человека, но, возможно, в особенности про Катрину.

— Она была…

И вот перед ним возникла Катрина.

— Она, кажется, милая, — сказала Хизер после того, как они первый раз с ней встретились. — И, конечно, красивая. Но, по-моему, немножечко…

— Что? — спросил тогда Малькольм.

— Я не знаю. Невыразительная?

Малькольма это удивило: Хизер редко плохо отзывалась о людях. Он забыл, что тогда ответил. Ему самому Катрина не казалась невыразительной, скорее сдержанной. Он считал, что в ней многое таится под поверхностью. И потом, конечно, Хизер с Катриной подружились. Он слышал, как они смеются в соседней комнате или негромко болтают.

— О чем вы разговаривали? — спрашивал он у Хизер.

— Да так, ни о чем, — отвечала она. — О всякой ерунде.

Малькольм никогда не напоминал Хизер о ее словах насчет Катрины, хотя ему любопытно было бы узнать, в какой момент жена поменяла свое мнение и как она теперь оценивает характер Катрины. Но, наверное, думал он, Хизер не смогла бы ответить, даже не поняла бы по-настоящему вопроса. Ей нравились люди, но она, как правило, не задумывалась о них, когда их не было рядом, она не «копалась в нутре», как, по ее словам, делал Малькольм (она говорила это со смесью нежности и изумления). Хизер не было дела до нутра.

Как и все остальные, Хизер почти ничего не знала об обстоятельствах брака Катрины. По ее изумлению после убийств Малькольм понял, что она точно так же была в неведении относительно того, как это могло произойти, как и другие. И как она потом себя корила.

Но в Катрине была, вероятно, и жесткость тоже. Нечего делать из нее святую, потому что никто не святой. Она так много впитала в себя секретов, которые выливали на нее другие люди («Спасибо, что выслушали» — Малькольм частенько слышал, как люди говорили ей так у гавани или по дороге в школу), но Катрина сама не спешила раскрывать душу. Была ли это бескорыстность, как можно подумать, или скупость? Потом Малькольм пришел к выводу, что это было скорее чувство самосохранения.

Что из этого он может сказать Томми, продолжавшему терпеливо ждать ответа?

— Твоя мама, — начал Малькольм, — была очень доброй. У нее для всех находилось время. — Бедная Катрина, низведенная до такого набора бесцветных предложений, как будто бы она и в самом деле была невыразительной, как когда-то считала Хизер. Малькольм знал, что должен постараться. — Я знаю, она наверняка была несчастна, но она никогда этого не показывала. Мы так мало знали. — И вот он уже снова пытается оправдаться. Он сменил курс: — Она обожала вас, детей. Она… — он чуть было не сказал «Она бы за вас умерла», но вовремя прикусил язык. — Она бы все для вас сделала. Вы втроем были всей ее жизнью.

Томми повернулся к нему и слушал очень внимательно, слегка наклонив голову набок. Когда Малькольм остановился, он произнес:

— Мы тоже это чувствовали. Наверное, хорошие родители всегда так делают — дают понять детям, как много они для них значат.

Малькольм молчал, думая о своей матери.

— Отец не любил, когда она много разговаривала с другими людьми, — сказал Томми.

Малькольм поразмышлял над этим признанием. Вот что он должен был заметить в то время. Заметил, но не придал должного значения, не разобрался. Он помнил, как Джон торопил Катрину, когда они шли из церкви, говорил, что им пора обедать. Он помнил, каким закрытым бывало лицо Катрины, когда ее муж был рядом, какой она становилась тихой и серьезной. А может, это ложные воспоминания.

— Я думаю, что у твоего отца было много проблем, — ответил Малькольм. — Большинство никогда бы этого не сказало. Но я всегда знал, что в нем есть… злость. Много злости. Только я не понимал…

— Да, я знаю это, — подтвердил Томми. — Я просто вчера вечером был расстроен, вот и все.

Как так получается, поражался Малькольм, что мы одновременно и замечаем и не замечаем то, что у нас под носом. Он знал, что с этим браком не все в порядке. Он всегда это ощущал, хотя и не выражал вслух. Он знал, что у Джона и Катрины все не так, как у них с Хизер. Но нельзя сказать, что Джон обращался с Катриной, как их отец обращался с матерью, — он не кричал и не бил ее, насколько ему известно. Малькольм просто не понимал, что есть и другие угрозы.

Пока Томми кипятил воду для пасты, Малькольм выскользнул из кухни и поднялся наверх. В спальне он порылся в нескольких старых коробках внизу