Читать книгу "Купленное время. Отсроченный кризис демократического капитализма - Вольфганг Штрик"

относится к Германии), позиция которых в этом вопросе полностью согласуется с профсоюзами. Для них евро выступает гарантией того, что протекционистские тарифы не смогут поднять цену на их продукцию в других европейских странах. В условиях нынешнего кризиса появилась еще одна причина для защиты евро: экономические проблемы стран с пассивным платежным балансом давят на обменный курс евро по отношению к другим валютам, что, в свою очередь, положительно отзывается на возможностях конкурентоспособной части европейской промышленности за пределами Европы. Все это способствует тому, что в Германии евро поддерживают сторонники как ХДС, близкие к промышленным кругам, так и СДПГ, представляющие профсоюзы: и те и другие считают этот вопрос краеугольным камнем национальных интересов и важнейшим общим основанием для немецкой политики.

Примечательно, насколько ловко у коалиции сторонников евро, особенно в Германии, получилось перенести эту тему на уровень политического дискурса, приравняв валютный союз к «европейской идее» и в целом к «Европе»; при этом игнорируется тот факт, что этот союз имеет характер рыночно-экспансионистского проекта рационализации, а десять из 27 стран ЕС, образующих единый внутренний рынок, не вступили в зону евро. В частности, к таким, несомненно, «европейским» странам – членам ЕС относятся Великобритания, Дания и Швеция, которые оговорили для себя особые правила, позволяющие им не вступать в Европейский валютный союз даже тогда, когда для этого имеются все необходимые условия, закрепленные в соответствующих соглашениях. До кризиса это рассматривалось, по крайней мере в Германии, как недостаток, который будет исправлен в самое ближайшее время. Однако сегодня ясно, что расширение Европейского валютного союза, что бы там ни было предписано в соглашениях, – дело в лучшем случае далекого будущего при условии, что текущий кризис когда-нибудь закончится, а проект Европейского валютного союза или даже Евросоюза к тому времени не накренится окончательно. Между тем этот факт предпочитают не замечать, в то время как загадочное заявление Меркель «если потерпит поражение евро, то потерпит поражение и Европа» разделяется всеми партиями, представленными в бундестаге, за исключением левых, и служит формулой национального консенсуса. Поскольку в Германии не может быть никаких дебатов о том, что немецкая политика должна быть «европейской», защита евро любой ценой становится не только требованием экономической целесообразности, но и морально-политического raison d’état. Тем, кто считает иначе или полагает, будто без евро «Европа» все-таки сохранится, ответственные лица дают понять, что подобная позиция ставит их вне «конституционной арки» (arco costituzionale), как ее долгое время называли итальянцы[161].

На первый взгляд довольно сложно объяснить, почему правительства тех стран, которые от евро не получили ничего кроме долгов, так сильно к нему привязаны[162]. Дело в том, что политика этих стран определяется союзом между собственным государственным аппаратом и городским средним классом, ориентированным на Западную Европу. Последний высоко ценит возможности мобильности, предоставленные Европейским союзом гражданам и их сбережениям, связывает с этими возможностями процветание в будущем и постоянный доступ к импортным товарам, которые девальвация национальной валюты сделала бы запретительно дорогими. На этой стороне и все те, кто стремится – нередко под влиянием националистических мотивов – модернизировать государство и экономику, преодолеть «отсталость» своей страны и под давлением валютного союза провести внутреннее обесценивание, т. е. осуществить неолиберальные реформы, направленные против инерционных сил профсоюзов и традиционного образа жизни. Только так, считают они, можно избежать национального обнищания.

В четырех средиземноморских странах, испытывающих сегодня трудности, союз между элитами, ориентированными на модернизацию, и городским средним классом недостаточно силен, чтобы преодолеть наследие традиционного общества, которое по-прежнему препятствует движению этих стран в сторону еврокапитализма. Они надеялись и все еще надеются найти в Брюсселе союзников и сторонников, чтобы те помогли им провести «структурные реформы», которые они не в силах провести самостоятельно. Причем навязанные извне политические обязательства могут быть им не менее полезны, чем финансовые субсидии. Надежды на перераспределение внутри валютного союза, подкрепленные межгосударственными переговорами, отвечают интересам стран центра в вопросах обеспечения стабильного спроса на периферии и с этой точки зрения выглядят вполне реалистичными. Трансферты с севера на юг могут быть использованы странами-бенефициарами либо для оздоровления собственной экономики (в рамках программ по рационализации и модернизации для повышения национальной конкурентоспособности), либо для поддержки национального политического класса по аналогии с моделью южной Италии[163]. При этом адресата вполне устраивает, что на практике из-за широких временныбх горизонтов догоняющего капиталистического развития оба этих сценария трудно различимы.

И все же коалиция между севером и югом, целью которой является сохранение валютного союза, становится источником серьезных конфликтов как на межгосударственном, так и на национальном уровне. Для северных стран принципиальным остается вопрос, сколько они должны и хотят выплачивать странам юга в виде компенсации или помощи для развития, чтобы те были мотивированы оставаться в валютном союзе. При этом на внутренней политической арене они должны договориться, кто будет нести расходы валютного союза. Особенность экспортных отраслей в Германии такова, что они склонны распределить эти расходы по максимальному числу участников, включая тех, кто мало или ничего не получает от экспортной прибыли страны. Это ставит перед правительством трудную задачу: незаметно переложить на плечи рядовых налогоплательщиков, потребителей и получателей социальных пособий то, что, в сущности, является своего рода налогом на конкурентоспособность отечественной экспортной индустрии; возможностей для этого у правительства, конечно, немало, в том числе обращение к Европейскому центральному банку.

Что же касается южан, то они, в свою очередь, заняты не только тем, что стараются как можно выгоднее продать свое дальнейшее пребывание в валютном союзе, но и тем, что пытаются минимизировать ущерб для своего суверенитета, на который посягают (в форме институционализированных инструментов контроля и вмешательства) северяне в качестве платы за предоставляемую финансовую помощь. Во внутренней политике этих стран линия фронта проходит между сопротивлением надвигающемуся «евро-империализму», с одной стороны, и готовностью к сотрудничеству с богатыми странами – с другой, в надежде на высокие компенсации или на постепенную конвергенцию с благополучным западноевропейским ядром (европеизация). Межгосударственные конфликты легко запускают националистические всплески с обеих сторон, в то время как сопротивление внутри страны необходимо сдерживать путем нейтрализации демократических институтов: на севере истинные объемы трансфертов камуфлируются техническими уловками или сознательным замалчиванием, на юге – отсылками к международным обязательствам или же клиентелистской покупкой голосов.

Вокруг представленной здесь упрощенной картины базовой структуры интересов в политэкономии объединенной Европы множество векторов турбулентности создают климат многомерной неопределенности. Что будет, если к Европейскому валютному союзу присоединятся (как это предусмотрено соответствующими соглашениями) Болгария, Польша, Румыния, Чехия, Венгрия и другие члены ЕС? Как должны в будущем строиться отношения между ЕС и ЕВС? Насколько Фискальный пакт, заключенный в рамках международного права, соответствует