Читать книгу "Тело Папы - Агостино Паравичини - Бальяни"

В письме константинопольскому патриарху 12 ноября 1199 года папа комментирует одно место у Луки (22:32): «Господь признался, что молился за Петра, сказав со всем жаром: Я молился о тебе, чтобы не оскудела вера твоя, и ты некогда, обратившись, утверди братьев твоих. Это значит, что наследники его никогда не отклонялись от веры». Канонисты XII века сходились на том, что, молясь о верности Петра, Христос не гарантировал ему непогрешимость правления в Церкви, – ведь и Петр ошибся в отношении иудеев, в чем его и обличил св. Павел (Гал. 2:11) – но скорее, по милости своей, силу веры до конца. Угуччоне и комментаторы «Декрета Грациана» тогда же дали более широкое истолкование слов Христа[277]. Идентифицировав Петра со вселенской Церковью, они сделали вывод, что не его и его наследников вера непогрешима, а вера Церкви: «Слова чтобы не оскудела вера твоя определенно показывают, что кратковременное отпадение лишь укрепило его в вере. Под Петром следует понимать Церковь, в вере Петра – веру вселенской Церкви, которая никогда не ошибается целиком и никогда не ошибется вплоть до судного дня»[278]. В письме патриарху Иннокентий III трактует Луку более буквально, он четче, чем это делалось ранее, связывает смысл молитвы Христа, гарантирующей правоверие вселенской Церкви, с тем фактом, что ни Петр, ни его преемники якобы никогда не уклонялись от католической веры[279].

«Поскольку папа – образ Христов», иронизирует Петр Иоанн Оливи (1295), «иные утверждают, что он несотворен, безмерен, безгрешен, никогда не ошибается и всеведущ, как Христос»[280]. Персону верховного понтифика возвели в гаранты верности вселенской Церкви: «Невозможно, чтобы Бог, дав кому-либо полную власть разрешать сомнения о вере и божественном законе, позволил ему впасть в заблуждение. А раз он не может ошибиться, нам подобает следовать ему, словно правилу, которое не ошибается. И эту власть Бог дал римскому понтифику»[281].

Две природы Христа

Живой образ Христа, папа соучаствует в обеих его природах – человеческой и божественной. Около 1100 года этой идеей воспользовался Йоркский Аноним, чтобы обосновать двойственную персону короля[282]. Иннокентий III в проповеди на праздник свв. Петра и Павла перенес ее на достоинство Петра[283]. Однако пришлось ждать рубежа XIII–XIV вв., чтобы увидеть, как приобщение папы к двум природам Христа без обиняков обосновало полноту папской власти, то есть духовную и светскую власть наместника Христа. Рассуждая о папской власти, Агостино Трионфо увидел в ней «смешение божественного и человеческого» и утверждает, что «в папе власть двойственна, одна – власть упорядоченная, potestas ordinis, связанная с телом Христа, другая – юрисдикция или управление, potestas iurisdictionis vel administrationis, связанная с мистическим телом Христа»[284]. Трактат «О христианском правлении» Иакова из Витербо (1302) тоже называет папу «наместником Христа, не только как человека, ведь он лишь священник, но и как Бога и человека, ведь он царь, поэтому справедливо называть его наместником Бога»[285]. И в этом вопросе точку поставил в 1332 году Алваро Пелайо: «Как у Христа две природы, так и главный его наместник, каждый папа в отдельности, соучаствует в обеих: в божественной в том, что касается дел духовных, в человеческой – в делах мирских»[286].

Тело Церкви

За интересующее нас время на папу перенесли целый ряд идей и образов, которые раннесредневековая экклезиология относила к Церкви. В XII веке концепция Церкви как христианского мира держалась на глубоко продуманном символизме тела. Согласно самому раннему представителю такой метафорики, Гонорию Августодунскому, «тело Церкви», corpus Ecclesiae, состоит из семи членов: глаз, волос, зубов, губ, колен, шеи и плеч. Они соответствуют семи чинам избранных, ordines electorum. Семь членов супруги (Церкви), «восхваляет муж (Христос), поскольку они следуют его повелениям»[287]. В трактате о таинствах богослужения Лотарио римский понтифик в литургическом облачении в знак почтения получает поцелуи в семь «частей тела»: губы, грудь, плечи, руки, кисти, колени, ступни[288]. Став папой, автор пошел дальше. В проповеди на день св. Григория Великого фактически вся сложная семеричная символика Гонория перенесена с чинов «избранников» Церкви на папское богослужебное облачение[289].