Читать книгу "Утесы Бедлама - Наташа Полли"

Как только все бросили обрывки веревок с именами в чашу, мальчик отдал ее Рафаэлю. Тот несколько раз перемешал их и вытащил одну. Ему не нужно было смотреть на нее: он чувствовал все узелки. Клем крепко сжал мою руку.

– Боже, это словно путешествие в прошлое. Невероятно.

– Хуан и Франческа Уаман, – объявил Рафаэль.

Молодая женщина в первом ряду, та, чей муж был в инвалидной коляске, зажала рот рукой и бросилась к ребенку. Все радостно зааплодировали. В воздухе повисла смесь испанского и кечуанского, которую я не понимал. Клем улыбнулся.

– Они желают им удачи. Боже, только посмотри. Что это?

Люди подняли маленькие стеклянные пузырьки и излили их содержимое на новоиспеченных родителей и ребенка. Это была та же пыльца, что и в лампах. Оказавшись в воздухе, она окутала всех, и яркое сияние следовало за каждым движением людей. Рафаэль очень осторожно передал девочку Франческе. Как только Франческа крепко взяла ее, он отошел в сторону и сжал кулаки. Он выглядел встревоженным и расстроенным, но никто не замечал этого. Все были слишком заняты ребенком. Казалось, девочка вызвала повышенное внимание: люди восхищались ее идеальностью.

– Это пыльца, – сообщил я Клему. – Ты увидишь ее в лампах. Ее очень много в лесу.

Я рассказал ему о странных силуэтах, которые видел прошлой ночью.

– Они ушли в лес? Чунчо? – Эта мысль привела Клема в восторг.

– Я лишь видел следы в пыльце.

– Это интересно, – пробормотал Клем. – Если кто-то содержит колонию, колония должна делать что-то для них. Иначе бы здесь сбрасывали детей со скалы, как в Спарте.

– Я подумал о том же. Но Рафаэль все отрицает.

– Полагаю, Рафаэль скрывает самое интересное, чтобы позлить нас.

С этими словами Клем вышел во двор, чтобы поздравить семью Уаман.

Люди столпились вокруг пары, а Рафаэль вернулся на кухню, чтобы сварить кофе. Вскоре люди начали расходиться. Кто-то играл на гитаре. Пока в чашку медленно текла вода из-под крана, Рафаэль развязал шнуровку своей сутаны на спине. Он зашнуровал ее крестообразно, чтобы позже снять самостоятельно, хотя мне показалось, что шнуровать ее нужно было иначе. На задней части воротника шла лента из красного бархата.

Местная религия всегда казалась мне аляповатой, но, находясь здесь и глядя на Рафаэля, стоявшего рядом с фигуркой святого из золота и стекла, я понял, что его вера могла существовать лишь при свечах. Она не работала при ярком непрощающем свете в Лондоне или любой скандинавской стране, где в соборах в глаза бросалась даже пыль. Но в теплом полумраке и тенях все, что дома казалось вульгарным, приобретало смысл. Фигурка святого выглядела как ожившая картина, написанная маслом. Так выглядел и сам Рафаэль. Английская религия была религией книг: на первый взгляд она казалась мрачной и невыразительной, и понять ее можно было лишь с помощью литературы. Но религия Рафаэля была картиной, старой театральной пьесой в стране, где не каждый умел читать, а хороший свет обходился дорого.

Под сутаной Рафаэля скрывалась обычная рубашка. Он натянул рукав на пальцы и потер глаза.

– Это было потрясающе, – рассмеялся Клем, ввалившись в комнату. Через открытую дверь вслед за ним залетели снежинки и холодный воздух. – Люди умеют писать свои имена на кипу[9]. Эта традиция возобновилась недавно или была нерушимой со времен инков?

– Я похож на человека, который хранит на кухне машину времени? – спросил Рафаэль, надевая жилет, который висел на заслонке печи, словно полотенце. Он был старым, но подкладка выглядела новой: голубой индейский ситец лучшего качества с птицами, нарисованными вручную. Я уже видел эту ткань. Точно такая же подкладка была в пиджаке папы. Но тот пиджак был старым еще в моем детстве. Его носил мой дед. Должно быть, Гарри Тремейн привез отрез ткани в подарок кому-то, и человек тратил его с умом, раз до сих пор оставались свежие обрезки. Увидев новую подкладку, я почувствовал себя так, словно только что разминулся с дедом.

– Невероятно, – воскликнул Клем и прошел в часовню очень уверенным шагом.

Рафаэль взял свою чашку и даже не оглянулся, когда из часовни раздался звон: Клем вывернул содержимое своей сумки, пытаясь найти карандаш.

– Вы не чувствуете горячее, – произнес я.

Рафаэль поднял глаза. Они были пустыми. Три-четыре ребенка в год… Наверное, ему было нелегко, если он хотел детей. Я не стал спрашивать, но вряд ли священникам разрешалось вытащить из чаши веревку со своим именем.

– Разве горячий кофе отличается по вкусу от холодного? – спросил он.

– Я могу проверить, горячий ли он. И пар приносит запах, поэтому…

– Верно.

– Я пошел, – радостно заявил Клем, вернувшись на кухню и надевая свой сюртук. Он держал в руках дневник, а из кармана его жилета выглядывал карандаш.

– Нет, вы никуда не идете, – Рафаэль отставил в сторону чашку с кофе. Он так и не притронулся к напитку. – Я покажу лес и границу, за которую вам нельзя выходить. Не хочу, чтобы кто-то обвинил меня в том, что я вас не предупредил.

– По правде говоря, я не особенно талантлив в обрезке деревьев. Это скорее по части Меррика…

– Там шесть маркайюк, – перебил его Рафаэль.

– Продолжайте.

Я поплелся за ними, наспех застегивая свой сюртук. С момента окончания церемонии выпал новый снег. Он хрустел под ногами. Как и прошлой ночью, Рафаэль вышел без верхней одежды, и я понял, что он не чувствовал не только тепло, но и холод. Через несколько шагов меня осенило. Я должен был понять это раньше: он обогревал дом для нас. Он готовил в печи, но не нуждался в нагревательных трубах. Я присмотрелся к вязанкам дров, лежавшим у входа в церковь, чтобы по возвращении узнать, сколько они стоят или по крайней мере сколько времени Рафаэль тратил на их подготовку.

14

Деревья отбрасывали плотные тени. Крона не пропускала снега, но трава покрылась инеем, и наши следы застывали в ней. Паутина в траве зазвенела и упала, словно сетка, мерцая там, где на нее попадали редкие лучи солнца. Наконец солнце полностью скрылось за ветвями, и мы прошли первые деревья, корни которых не уступали по толщине березам. Наконец вокруг моей руки с тростью замерцало сияние, тусклое как лучи солнца сквозь прикрытые веки. Клем, шагавший впереди, махнул рукой перед лицом.

– Это пыльца, – пояснил я. – Дальше ее будет еще больше.

Рафаэль обернулся. В воздухе повисли очертания его тела, похожие скорее на тень.

– Если вы ее видите, значит, вы зашли слишком далеко.

Когда мы с Клемом вдоволь наигрались с пыльцой, Рафаэль показал широкую полосу мертвой земли сероватого цвета, хотя почва не была глинистой. За ней на деревьях висели кости животных. Полоса тянулась в обоих направлениях, исчезая в утренней дымке с одной стороны и за скалой – с другой.