Читать книгу "Вавилонские книги. Книга 3. Король отверженных - Джосайя Бэнкрофт"

– Да, да, это так. Чудесные новости, – сказал Сенлин и растерянно улыбнулся. – Это просто удивительно. Как тебе удалось убедить ее?

– Твоя забота о моей жене трогательна, но, в самом деле, какое это имеет значение? Ты ведь не передумал, правда? – спросил герцог, и Сенлин заметил перемену в его поведении – взгляд потемнел, спина округлилась, как у кошки, загнанной в угол.

– Наверное, мне просто не хочется думать, что я приложил руку к тому, чтобы заставить ее что-то сделать…

Герцог схватил Сенлина за предплечье, лежавшее на стойке бара. Сенлин инстинктивно попытался отстраниться, но герцог дернул его, притягивая ближе.

– Некоторые друзья называют меня дураком за то, что я веду дела с боскопом. Они говорят, у тебя нет твердости духа, чтобы видеть все насквозь. Говорят, есть разница между подсчетом денег и их получением. Но я сказал им… – Герцог приблизил свое лицо к лицу Сенлина, казалось, они даже задышали в унисон. – «Нет, нет, нет – Сирил совсем другой, – сказал я. – У Сирила есть настоящие амбиции. У него ви́дение магната, наместника, пелфийца. Он не из тех глупых болванов, которые прячутся за угрызениями совести, потому что слишком боятся сделать необходимое, слишком боятся взять желаемое». – Герцог стиснул руку Сенлина так, что кости хрустнули. – Ну что ж, Сирил, ты получил то, что хотел. А теперь радуйся.

Откровение пришло, как гильотина: нагрянула сбивающая с толку боль, растерзанные мысли понеслись куда попало, свет померк и смысл исчез.

Он совершил ужасную ошибку.

В своем стремлении подчиниться желаниям Марии, в своей решимости признать и объяснить собственные промахи он не сумел увидеть герцога таким, каким тот был на самом деле. Было много признаков того, что характер этого человека продиктован антипатией, привилегированным положением и той неуверенностью, с которой похвалы сами по себе не справляются, – неуверенностью, требующей компенсации в виде чужих страданий. Презрение Вильгельма к учебным заведениям и образованным людям; его терпимость к жестокости и равнодушие к несправедливости; его привычка издеваться и глумиться над всеми, даже над друзьями, – все это были отличительные черты хулигана.

Сенлин думал, что Мария отвергла его ради собственных интересов, но нет – она приказала бывшему мужу убраться как можно дальше, чтобы защитить его от герцога. Потому что знала, каков Вильгельм: он зверь. И Сенлин позволил себя очаровать. Его сердце болезненно сжалось при мысли о том, каким образом герцог заставил ее передумать.

Вил отпустил руку Сенлина и с довольным вздохом откинулся на спинку кресла. Поправил цветок на лацкане пиджака. Его очаровательная улыбка снова расцвела.

– У меня для тебя сюрприз.

Сенлин почти не слышал его, да и не обращал особого внимания на голоса вокруг, которые становились все громче, и на суматоху позади, где двигались стулья и столы. Он был слишком занят, обдумывая, как помочь Марии сбежать. Он подождет, пока «Авангард» пришвартуется, а потом придумает предлог, чтобы отправить Марию в порт без сопровождения. Он скажет герцогу, что свежий воздух хорош для поддержания голоса, что солнечный свет улучшает диапазон, что птицы в небе – лучшие учителя пения из всех, и…

Внезапный стук барабанов прервал его размышления. Сагаты звякнули, зазвенели. Глиняный рог зажужжал, как оса. Сенлин повернулся на звуки музыки. Члены Клуба расступились, открывая музыкантов. Мужчины сидели, скрестив ноги, на старом ковре и играли на инструментах с безумным пылом. Три женщины, чьи сладострастные изгибы напоминали вазы, застыли посреди пустого места. На них были простые маски-домино и почти ничего больше. Золотые стропы обхватывали груди, юбки с разрезами обрамляли бедра. Безликость создавала ощущение иной, более тревожной наготы. Поскольку на уме у Сенлина была только Мария, эти выставленные напоказ женщины в масках вызвали у него такое сильное отвращение, что он поморщился. Он снова попытался развернуться на табурете, но герцог схватил его под мышки и вынудил сесть лицом вперед.

– Нет, нет, Сирил. Не отворачивайся. Вот и сюрприз. Бурлеск в твою честь!

По неразличимому музыкальному сигналу замерзшие женщины оттаяли и начали танцевать. Их юбки хлопали и трепетали, оживленные движением бедер. Их руки сплетались в воздухе. Темп ускорился, подстегиваемый свистом глазеющей толпы. Щеки валторниста раздулись, глаза превратились в щелочки, как от пчелиных укусов. Музыка изгнала сорок из гнезд, и птицы кружились в воздухе, сбрасывая черные и белые перья и тревожно крича. Безликие танцовщицы колыхались, как паруса во время шквала.

Музыка становилась все более неистовой, и женщины приближались к Сенлину. Герцог рассмеялся ему в ухо, поднимая на ноги. Он грубо толкнул «боскопа» вперед. Сенлин, пошатываясь, сделал шаг, потом остановился, и в горле у него застрял комок. Средняя танцовщица, сверкая глазами в прорезях маски, уставилась на него. Ее движения замедлились, как будто руки и ноги сами по себе засыпа́ли, а затем она совсем перестала танцевать, хотя ее партнерши продолжали извиваться.

Она приблизилась к Сенлину, сначала неуверенно, потом стремительно быстро.

Она ударила его по лицу прежде, чем кто-либо успел остановить ее, а затем ударила снова, когда двое членов клуба рванулись, чтобы удержать ее. Она сорвала маску прежде, чем мужчины крепко схватили ее за руки. Даже когда они уже держали ее, она пнула Сенлина босыми ногами по ребрам.

Музыка запнулась, потом смолкла, и ее голос прозвенел во внезапно наступившей тишине:

– Ты чудовище! Ты убил его!

– Сирил, кто эта женщина? – спросил герцог, которого эта вспышка гнева лишь позабавила.

Сенлин посмотрел на нее. Знакомое лицо, но потребовалось некоторое время, чтобы восстановить в памяти детали. Потом он вспомнил летающий коттедж, украденные книги и доктора-идеалиста, который явился с дочерью в Башню, к маяку цивилизации, которой не существовало. Имя молодой женщины пробудилось в глубинах памяти, словно эхо. Ее звали Нэнси.

– Откуда вы знаете мистера Пинфилда? – спросил герцог у разгневанной танцовщицы.

– Никакой он не мистер! Он пират! – воскликнула Нэнси. – Это тот самый трус, который ограбил моего отца и разбил ему сердце! Украл его книги, его веру, его надежду! Ты убил его, Томас Сенлин! Ты убил его отчаянием!

Сенлин повернулся, чтобы посмотреть на хозяина праздника, и увидел, что тот улыбается с любопытством во взгляде. Казалось, он только очнулся от чудеснейшего сна.

– Вот это поворот, – сказал герцог.

Глава четырнадцатая

Экстаз кроется в том кратком молчании в конце спектакля, когда представление уже закончилось, но аплодисменты еще не начались.

Орен Робинсон из «Ежедневной грезы»

Все в Клубе, казалось, застыли – наступил миг смятения и неуверенности. Они не понимали значения имени, которое танцовщица бурлеска выплюнула как проклятие, и не могли разгадать по жуткой улыбке герцога, что он думает об этом откровении.