Читать книгу "В день пятый - Эндрю Джеймс Хартли"

Перспектива выглядела не слишком многообещающей, и Томас, пройдя от железнодорожной станции пешком по дорожке, обсаженной высокой живой изгородью, был поражен, увидев три величественных дорийских храма, возвышающихся над плоским пространством старого города. По форме, сохранности и простоте они затмевали все то, что ему до сих пор доводилось видеть в Италии и вообще где бы то ни было. Массивные колонны из золотистого камня поддерживали монументальные фризы. Не хватало только крыш и разукрашенной штукатурки, когда-то покрывавшей камень.

Томас долго в завороженном восхищении разглядывал храмы. Их размеры вкупе со следами, оставленными за многие века непогодой, чего не было в недавно раскопанных развалинах, которые он видел до сих пор, обладали буквально легендарной величественностью. В Геркулануме Томаса поразило ощущение обыденности, мысль о том, что город населяли простые люди, такие же, как он. Это место умерло в самом расцвете, оставив воспоминания о том, какой была в нем жизнь. Здесь же все было совершенно иначе, история эпических масштабов, полная могущества и величия, граничащая с легендой.

Томас сознавал, что это его личные впечатления, от которых любой серьезный историк или археолог отмахнется как от романтического вздора, однако не мог избавиться от подобного чувства. Найт стоял, оглушенный и пристыженный тем, что раньше никогда даже не слышал о Пестуме. Все его соображения о том, где начинать поиски того, что пробудило интерес умершего брата к этим древним развалинам, как этот элемент мозаики можно присоединить к уже имеющимся, стали совершенно другим делом.

Остальные места обладали очень удобной и точной исторической определенностью. Они освещали конкретный год, даже момент, когда небо пролилось огнем и пеплом. Этот же город, напротив, менялся на протяжении столетий, пока не распалась человеческая ткань, которая удерживала его вместе. Томас ничего не смыслил в древнеримском искусстве, но мог хотя бы со всей определенностью сказать, что увиденное им в Помпеях относилось к 79 году нашей эры или, по крайней мере, по-прежнему использовалось тогда. Здесь же он не мог делать подобных предположений. Любой каменный фрагмент мог характеризовать какой угодно день из тысячелетней непрерывной жизни на одном месте. Даже если он найдет то, что заинтересовало Эда, то никак не сможет определить, к какой исторической эпохе это относится.

Тут Томас не был одинок. Как показало краткое знакомство с путеводителями, археологи на протяжении двухсот пятидесяти лет спорили о назначении различных строений, о том, каким греческим богам были посвящены те или иные храмы, и, в случае одного здания, о том, является ли оно вообще таковым. Обычно его называли храмом Геры, царицы богов Олимпа, греческого эквивалента римской Юноны, однако в более старых путеводителях оно по-прежнему считалось базиликой.

Вздохнув, Томас взглянул на заметки брата и сориентировался. Он находился у северной оконечности раскопок, рядом с храмом Деметры — у римлян Цереры, — который также мог быть посвящен Афине, и видел к югу от себя за форумом, ярдах в семистах или восьмистах, храмы Посейдона — он же Нептун — или Аполлона и Геры, римской Юноны. Все это было очень туманно. В заметках Эда говорилось о гробницах с ныряльщиками, однако на плане в путеводителе ничего подобного не было. Нахмурившись, Томас взобрался на остатки какого-то подиума, поднялся по трем массивным, но рассыпавшимся от времени ступеням и огляделся.

Вдалеке в траве приземлился удод, расправивший черно-белое оперение. Томас проследил взглядом, как птица взмыла в небо, розовым пятном проплыла в потоках восходящего воздуха, взмахивая крыльями на фоне синевы далеких гор. Удод снова опустился на землю рядом с полураскопанным амфитеатром, мимо которого только что прошел Томас и где теперь стоял мужчина, следивший за ним в бинокль. Как только на него упал взгляд Найта, неизвестный поспешно опустил бинокль и отвернулся. Все же Томас успел частично разглядеть его лицо, скрытое большими солнцезащитными очками. Прежде чем незнакомец засеменил прочь, Томас уже был убежден в том, что видел этого японца прежде, на улице перед «Экзекьютивом», а затем на записи камеры видеонаблюдения…

Как и раньше, первой его реакцией была злость. Он бежал из Чикаго, вытерпел унижения монсеньора Пьетро, подобно затравленному зверю улизнул от Паркса в Геркулануме. Ему уже надоело бегать. По крайней мере, здесь, при свете дня и на открытом пространстве, где кучками бродят туристы, подобно пасущемуся скоту, он не станет спасаться бегством. Спустившись с каменного пьедестала и быстро зашагав к амфитеатру, Томас думал о том, что сейчас на его стороне есть хотя бы элемент неожиданности.

Он перешел на бег, спрыгнул с каменной платформы и сразу же потерял из вида японца с биноклем. Теперь ему оставалось только как можно быстрее спешить к тому месту, где он видел его в последний раз. Опустив голову, Томас дышал, словно разъяренный бык, изнывая от жары и тоскуя по прохладному воздуху весеннего Чикаго.

Ярдах в ста слева от него туристы покупали открытки в киосках, выстроившихся вдоль дороги у высокого забора. Справа тянулись приземистые остатки древних стен, среди которых кое-где торчали колонны или одинокие сосны. Здесь не было тех толп, которые Томас видел в Помпеях. Несмотря на яркий свет и открытое место, тут было очень легко оставаться в одиночестве. Искра беспокойства пронзила его спазмом боли, но он отмахнулся от нее, убыстряя бег.

Вход в амфитеатр представлял собой большую каменную арку, самый настоящий тоннель в стене высотой футов пятнадцать. Томас перешел на спринт, в первую очередь потому, что не хотел задерживаться в полумраке сводов. Амфитеатр лежал впереди. Это был неглубокий полукруг травы и пыльной земли, окруженный поднимающимися рядами каменных сидений, обрезанных с одной стороны насыпью, по которой проходила дорога. Внутри не было ни души.

Томас медленно развернулся назад к входной арке. В это мгновение неизвестный, притаившийся на корточках в нише над ней, прыгнул на него, подобно ягуару.

Глава 32

Приняв на себя всю силу удара, Томас повалился на землю под весом нападавшего. На какой-то миг он лишился возможности соображать и действовать, но затем к нему вернулась прежняя ярость, и Найт принялся колотить противника кулаками и коленями, стараясь вырваться.

Томасу не приходилось драться со школьных лет и до прошлой недели, но все вернулось: прилив адреналина, паника, кровь в глазах. Но только хуже, потому что он был взрослым и понимал, инстинктивно и со всей определенностью, что противник может его убить, хотя бы попытаться это сделать…

Японец был маленьким, жилистым, но очень сильным и проворным. Его кулаки дважды устремились вперед. Томасу показалось, что у него из груди выдавили весь воздух. Найта чуть не стошнило. Он перекатился на колени, освобождаясь от нападавшего. Однако заканчивать на этом было нельзя.

Собрав волю, Томас с ревом бросился следом за противником и, растянувшись на земле, схватил его за щиколотку. Он выкрутил японцу ногу, и тот тяжело рухнул, не в силах остановить падение. Найт уселся на него верхом, а японец вцепился ему в лицо, стараясь дотянуться до глаз. Откинув голову как можно дальше, Томас что есть силы ударил противника по горлу и надавил на кадык. Пальцы японца по-прежнему вонзались ему в щеки, он ощутил привкус крови. Нащупав свободной рукой песок, Томас запихнул пригоршню противнику в рот. Тот стал отплевываться, а Найт зажал ему губы ладонью и надавил изо всех сил.