Читать книгу "Белоснежка должна умереть - Неле Нойхаус"

— Ну да, конечно… — Боденштайн подставил собаке пустую коробочку от йогурта.

Несколько секунд он думал, не спросить ли ее, что именно она купила, потому что теперь не верил ни единому ее слову. И вдруг до него дошло, что теперь он уже никогда ни о чем ее не спросит.

* * *

Амели спрятала рулон в своем платяном шкафу и снова села за компьютер, но ей уже было не до Интернета. Картины словно звали ее из шкафа: «Посмотри на нас! Ну давай! Достань нас!»

Она развернулась на вращающемся кресле и уставилась на шкаф, пытаясь заглушить угрызения совести. Внизу хлопнули дверцы машины, щелкнул замок входной двери.

— Мы вернулись! — крикнул отец.

Амели спустилась на минутку вниз, чтобы поприветствовать людей, у которых жила. Хотя Барбара и эти маленькие пиявки приняли ее как свою, у нее не поворачивался язык даже про себя, тем более вслух, назвать их своей семьей. Потом она вернулась в свою комнату, легла на кровать и задумалась. За стеной громко спустили воду в унитазе. Что же там такое на этих картинах? Тис обычно рисует всякую абстрактную муру, если не считать этого улетного портрета, который он позавчера написал с нее. Но с чего это ему вдруг понадобилось прятать свои картины? Похоже, на них изображено что-то очень важное для него, потому что он даже сам к ней пришел, чего раньше никогда не делал, и попросил никому картины не показывать. Странно!

Амели дождалась, когда в доме все стихло, подошла к шкафу и достала рулон. Он был довольно увесистый. В нем, наверное, было несколько картин. И они не пахли краской, как только что написанные. Она осторожно развязала многочисленные узлы и развернула рулон. В нем оказалось восемь картин маленького формата, написанных в необычной для Тиса манере — очень предметно и детально, с людьми, которые… Амели в ужасе застыла и уставилась на первую картину. По спине у нее побежали мурашки, а сердце учащенно забилось. Перед каким-то большим сараем с широко раскрытыми воротами два парня склонились над распростертой на земле белокурой девушкой, голова которой лежала в луже крови. Третий парень, с черными вьющимися волосами, стоял рядом, а четвертый, с перекошенным от страха, лицом, бежал прямо на зрителя. И этим четвертым был Тис! Она принялась лихорадочно рассматривать остальные картины.

— О господи!.. — прошептала она.

Сарай с открытыми воротами, рядом с ним приземистый хлев, те же действующие лица. Тис сидит рядом с сараем, темноволосый парень стоит перед открытой дверью хлева и смотрит внутрь. Один из парней насилует белокурую девушку, другой держит ее. Амели судорожно глотнула и взялась за следующую картину. Опять сарай, другая девушка с длинными черными волосами в короткой голубой юбке целуется с мужчиной. Он положил ей руку на грудь, а она обвила его одной ногой. Они были как живые. На заднем плане, в полутьме сарая, — опять тот парень с вьющимися волосами. Изображения выполнены с фотографической точностью. Тис передал каждую деталь — цвет одежды, бусы на девушке, надпись на футболке! Невероятно! Место действия, без всякого сомнения, — двор Сарториусов. И показаны на этих картинах те самые, сентябрьские события 1997 года. Амели разгладила ладонями последнюю картину и похолодела от ужаса. В доме было так тихо, что она слышала, как стучит в ее ушах кровь. На картине был изображен мужчина, с которым целовалась черноволосая девушка. Она знала его. Она хорошо его знала.

Пятница, 14 ноября 2008 года

— Доброе утро!

Грегор Лаутербах кивнул секретарше Инес Шюрманн-Лидтке и вошел в свой большой кабинет в гессенском Министерстве культуры на Луизенплац в Висбадене. У него сегодня был напряженнейший график. В восемь — совещание с государственным секретарем, в десять речь на пленуме, в которой он должен был представить бюджет на будущий год. Потом короткий совместный обед с представителями делегации учителей из штата Висконсин, с которым у Гессена был договор о дружбе и сотрудничестве. На письменном столе уже лежала почта, рассортированная по степени важности и разложенная соответственно по разноцветным прозрачным папкам. На самом верху стопки лежала корреспонденция на подпись. Лаутербах расстегнул пиджак и сел за стол, чтобы поскорее разобраться с самыми важными бумагами. Без двадцати восемь. Государственный секретарь, конечно же, как всегда, явится минута в минуту.

— Ваш кофе, господин министр.

Инес Шюрманн-Лидтке вошла и поставила перед ним дымящуюся чашку с кофе.

— Спасибо, — улыбнулся Лаутербах.

Эта женщина была не только умной и необыкновенно толковой секретаршей, но к тому же еще и красавицей: великолепная фигура, темные волосы, большие темные глаза и удивительная золотисто-молочная кожа. Она немного напоминала ему Даниэлу, его жену. Иногда он позволял себе похотливые дневные грезы, в которых Инес играла главную роль, но в реальности его поведение по отношению к ней было безукоризненным. Два года назад, вступая в должность, он имел возможность заменить весь персонал своей канцелярии, но Инес сразу же ему понравилась, и она отблагодарила его за то, что он оставил ее, беззаветной преданностью и невероятным усердием.

— Вы сегодня опять потрясающе выглядите! — сказал он и сделал глоток кофе. — Зеленый цвет вам очень к лицу.

— Спасибо! — Она польщенно улыбнулась, но уже через секунду опять приняла сугубо деловой вид и быстро прочитала ему список звонивших, которые просили с ними связаться.

Подписывая составленные Инес письма, Лаутербах слушал вполуха. Когда она закончила, он протянул ей стопку писем. Она вышла, и он принялся разбирать почту. Четыре письма были адресованы ему лично. Он вскрыл все четыре конверта ножом для разрезания бумаги, быстро пробежал глазами первые два письма и отложил их в сторону. Открыв третье, он похолодел от ужаса:

Если ты и дальше будешь держать пасть на замке, с тобой ничего не случится. Вздумаешь болтать — полиция узнает, что ты тогда потерял в сарае, в котором трахал свою несовершеннолетнюю ученицу.

Привет от Белоснежки!

Во рту у него вдруг все пересохло. К письму прилагалась ксерокопия фотографии связки ключей. Страх могильным холодом пополз по его жилам, и в то же время его бросило в пот. Это письмо было не шуткой, это была реальная, серьезная угроза. Кто же его написал? Кто мог знать о его мимолетном приключении с этой девочкой? И почему, черт возьми, это письмо пришло именно сейчас? Сердце бешено колотилось и, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Одиннадцать лет он успешно вытеснял из сознания те события. И вот все вдруг ожило и стало таким близким, как будто это произошло вчера. Он встал, подошел к окну и уставился на пустынную площадь Луизенплац, постепенно выступающую из предрассветной мглы хмурого ноябрьского утра. Он медленно вдохнул и так же медленно выдохнул. Только не терять самообладания! В одном из ящиков письменного стола он откопал старую записную книжку. Взявшись за трубку телефона, он с досадой отметил, что рука его дрожит.

* * *

Старый корявый дуб стоял в передней части обширного парка, метрах в пяти от стены, окружавшей участок. Она только сейчас обнаружила домик на дереве. Наверное, потому, что летом его скрывала густая листва. В мини-юбке и в колготках непросто было карабкаться наверх по не внушающим доверия скользким от дождя ступенькам дряхлой лесенки. Не дай бог, Тису стукнет в голову именно сейчас выйти из своей мастерской! Он, конечно, сразу поймет, зачем она сюда лезет. Наконец она добралась до домика и на четвереньках вползла внутрь. Это была довольно прочная деревянная будка наподобие охотничьих вышек в лесу. Амели осторожно выпрямилась и посмотрела вниз через переднее окошко. Так и есть, все сходится! Она достала из кармана куртки свой iPod и загрузила картины, которые сфотографировала ночью. Это была та самая точка съемки. Отсюда почти вся деревня была как на ладони, а верхняя часть усадьбы Сарториусов с сараем и хлевом находилась прямо под ней. Каждую деталь можно было видеть даже невооруженным глазом. Если принять во внимание, что лавровишня одиннадцать лет назад была еще маленьким кустиком, то автор картин должен был наблюдать события именно с этой точки. Амели прикурила сигарету и уперлась ногами в деревянную стенку. Кто же здесь сидел? Во всяком случае, не Тис — он был изображен на трех из восьми картин. Может, кто-то сделал отсюда фотоснимки, которые он потом срисовал? Еще больше ее занимал вопрос, кто были остальные. Лаура Вагнер и Штефани Шнеебергер (Белоснежка) — это понятно. И мужчину, который развлекался с Белоснежкой, она тоже знала. Но кто были эти парни? Амели задумчиво курила и размышляла, что ей делать со всей этой информацией. Полиция автоматически исключается. С легавыми у нее был только отрицательный опыт. Из-за них-то ее и упекли в эту дыру, к предку, о котором она до этого двенадцать лет ничего не слышала, если не считать поздравлений с днем рождения и с Рождеством. Второй вариант, отец и мачеха, тоже неизбежно кончится полицией, поэтому тоже отпадает.