Читать книгу "По ту сторону жизни - Андрей Ильин"

– И что с того?

– Ничего. Кто-то тревожит их, вот они и снимаются с веток.

– Так может это зверь какой, здесь тайга, здесь зверьё кишит.

– К зверью они привыкши, зверя они каждый день видят и так полошиться не станут. Что им сохатый или волк – отлетят чуток, сядут на ветку, да переждут. А они вон как кипешуют! Стало быть, что-то такое видят, чего раньше не замечали.

– Что?

– Откуда мне знать – может, охотник какой прошёл или лесник, может, еще кто. Только если бы прошёл, то ушёл, а этот не уходит, этот каждое утро и вечер птиц распугивает.

– Думаешь?

– Я ничего не думаю, думать командиры должны. Я заметил – сказал, а вы мозгуйте, на то вам погоны и голова в фуражке…

Пришлось подумать, потому что точно – летают и кричат, и если в бинокль утром глянуть, то можно заметить мечущихся над ёлками птичек.

– Надо бы туда сходить, проверить.

– Кого пошлём?

– Кто у тебя из опытных есть, кто по тайге лазил?

– Вот «Дезертир» пусть и идёт. И пару-тройку человек ему придадим на всякий случай из разведчиков, которые в Белоруссии воевали. Там тоже леса с птичками.

– Добро.

Снарядилась группа и ночью из лагеря вышла, да не прямо, а в обход. Вначале по дороге к посёлку, а километрах в пяти свернули и крюком большим обратно вернулись. К утру на месте были, где залегли на взгорке, кустиками прикинувшись.

И точно, как завечерело, через часок, всполошились птицы.

– Вот там, дерево, глянь, – показал «Дезертир». – Дай бинокль.

Глянул внимательно, по кронам ёлок прошёлся. Вроде нет ничего… Но только кружат птицы! Еще раз прошёлся… А это что – уплотнение на ёлке, словно гнездо из веток сплетённое. Только больно большое гнездо. Такие птички, говорят, только в Австралии водятся и то не летают, а только ножками по земле бегают.

– Наблюдатель там засел!

– Уверен?

– Нет. Но проверить надо бы.

Взяли бинокль бойцы.

– Точно. Мы так же на «передке» на деревьях висели, ветками обложившись, огонь корректировали. Да и немцы тоже – с дерева хороший обзор, с грунта столько не увидишь. Похоже…

– Пошли?

– Ну давай, посмотрим.

И бывшие фронтовые разведчики, скользнув тенями, ушли в темноту. И разобрались. Быстро. Потому что не в тылах ордена зарабатывали, а на «передке» и за «передком», по ту сторону окопов вражьих.

– Схрон там.

– Где?

– Сорок градусов левее. Слышишь, храпит кто-то.

– Не слышу.

– Ты не слышишь, а я слышу. Слух у меня абсолютный, я до фронта в музыкантах ходил, в консерватории учился.

– Да ну!

– Ну да! А после бомбёжек да артобстрелов слух посадил, но не глухой. Там они.

Прислушались. Всё точно, слышится какой-то тихий рокот из-под земли.

– А второй на ёлке сидит.

– Возьмём?

– Не теперь, надо утра дождаться, когда пересменка. Не лазить же нам по деревьям.

И бойцы тихо залегли за стволами, как умерли. Потому что опыт, потому что сидели, пережидали, да не часами, а сутками.

– Не спать! После выспимся!..

Засерело. Зашевелился, просыпаясь, лес.

– Тихо!.. Вон он!

Из-под земли, как оживший покойник, выбралась какая-то пятнистая тень. Побрела в сторону ёлки.

«Я его! – показал пальцами один из разведчиков. – Ты… – показал в небо. – Того, кто на дереве. – Вы двое… – растопырил два пальца и ткнул ими в землю. – Берете тех, кто в схроне остался. Всё, разошлись».

Не дошёл боец-эмгэбэшник до ёлки, не судьба. Кто-то, тихо заступив ему за спину из-за ствола, чиркнул поперёк горла финкой, зажав рот ладонью. Побулькал тот кровушкой и затих быстро.

Тихий свист. И ответный.

Лезет, спускается по стволу человек в маскхалате – медленно, аккуратно ощупывая ствол, ступая на ветки, сам больше за верёвку, с вершины брошенную, держится. Сполз. Выпрямился, расправляя затёкшее тело. Только тут на него кто-то свалился, подминая под себя и засовывая в рот вонючую портянку – уж что нашлось:

– А ну, замри! – Злой шёпот в лицо, а в шею нож тычется так, что кровушка капает. – Убью, сука!

Замер боец, жить хочет. А кто не хочет, кому интересно в мирное время, когда жить стало лучше, жить стало веселее, помирать. У него оклад, выслуга, пенсия не за горами…

А там, где схрон, уже не таясь, оставшиеся бойцы вломились – нащупали пальчиками вход и вышибли его ногами. Скомандовали тихо:

– Хенде хох! Ручки!..

И прежде чем кто-то сориентировался, ввалились, надавали по мордасам, метя в зубы, чтоб крики унять.

– Лежать!

Легли. Косятся испуганно. Они хоть и фронтовики бывшие, но всё равно эмгэбэшники, кабинетные работники, к таким наскокам не привыкшие.

– Руки за спину! – Стянули запястья ремнями, выволокли наружу. – Встали, пошли! Сами пошли, не маленькие!

Кроме одного, который уже не встал, которого с перерезанным горлом в схрон свалили, как в могилу.

Пошли опять в обход. Один из бойцов, в лагерь сбегав, ватники в тюке принёс, чтобы обрядить пленников как зэков, чтобы неотличимы они были. Переоделись, двинулись.

– Кто дёрнется – зарежу!

Идут заключённые в одинаковых фуфайках с номерами и кепочках, своих от чужих не отличить. Пишут наблюдатели:

«Семь единиц в лагерь зашли…» И время проставляют…

Только уходили – четверо!

Прошли к штабу.

– Ваше приказание выполнено!

– Это кто такие? – удивился «Полкан».

– Наблюдатели. На ёлке сидели и в схроне. Четверо их было.

– А четвёртый где?

– Там остался. Не тащить же его нам на себе…

– Так вы что?! Вы за каким… Кто вам приказывал? На месте их оставить надо было!

Кто ж знал? Хотели, как лучше, а вышло хрен знает куда!

– Возвращайтесь и того…

Хотя, что толку, когда всех на место не вернёшь. Того, покойника, можно зарыть в сторонке, но только остальных всё равно хватятся. И что теперь делать?

– Тащи их на допрос…

Притащили, спросили, порезали чуток для острастки, как в боевых. Узнали…

А что узнали? Только то, что те сами знали – считай ничего. Офицеры они МГБ из бывших военных, из фронтовиков. Сидели на деревьях, смотрели, писали. А для чего – сами не ведают. Дело их маленькое, и дальше своего окопчика они ничего не знают.