Читать книгу "Царица Хатасу - Вера Крыжановская"

— Оставьте его на свободе, он не убежит, — сказала Сатати, видя оскорбительное обращение с принцем.

— Займись — ка ты раненой, я же отвечаю за свои поступки, — грубо сказал Мэна. — Не думаешь ли ты, что я буду спокойно смотреть, как убивают мою сестру, и стану отвешивать поклоны этой гадине?

Саргона потащили в дальнюю комнату и бросили там на какой — то тюк. Рабам было приказано сторожить его.

Кениамун и Пагир отнесли Нейту в брачную комнату и положили на кровать. Здесь ее раздели и, в ожидании врача, приложили к ране холодный компресс.

— Дорогой Кениамун! — сказала мертвенно — бледная Сатати, дрожащими руками помогавшая служанкам снимать с Нейты ожерелье и тяжелые кольца. — Умоляю тебя, беги скорей за врачом, а потом спеши во дворец и постарайся увидеть Сэмну. Узнав от тебя, что здесь случилось, он доложит царице. Необходимо, чтобы ее величество как можно раньше узнала это.

— Бегу! — ответил молодой человек, устремляясь вон из комнаты.

Глава Х. Царица и мать

Когда Кениамун попал в царский дворец, там все было в движении. Громадное здание жужжало, как улей. Во дворец прибывали все новые советники и сановники. Никто не хотел дожидаться утра, и все спешили принести свои соболезнования и поздравления единственному теперь лицу, держащему скипетр и раздающему милость. Каждый стремился доказать свою преданность.

В эту ночь Фивы не спали. Народ толпами ходил по улицам, осаждая входы дворца. Со всех сторон неслись протяжные, пронзительные крики, полные отчаяния: так выражали египтяне свою печаль. Но беспорядков нигде не было видно. Всюду ходили отряды воинов и охранников и поддерживали порядок.

Кениамуну с трудом удалось пробраться в царские покои. Они, как и все остальные помещения, были переполнены народом. Дежурный придворный объявил ему, что в данную минуту никак нельзя видеть Сэмну, но он доложит, как только у царицы закончится аудиенция депутации жрецов главных храмов.

У Хатасу не было еще ни минуты покоя: возвратясь с брачного пира, она застала Тутмеса II в агонии. Даже не снимая украшений, она ухаживала за умирающим и поддерживала его. Когда фараон скончался, она хладнокровно, ничего не пропуская, занялась всеми обрядами, которых требовали обычаи и этикет. Хатасу молилась и причитала, опустив волосы на лицо и посыпав голову пеплом, восхваляя добродетели покойного супруга.

Выполнив этот долг, она приказала позвать Сэмну и других советников и продиктовала приказы и распоряжения, не оставлявшие ни малейшего сомнения в ее ясном и спокойном уме, и в железной энергии, с которой она держала в своих руках все бразды правления государством. Удивленные и покоренные сановники удалились. Даже ее противники, бывшие на стороне молодого Тутмеса, сознавали, что не легко сбросить иго этой женской руки и теперь они имеют дело не с молодой девушкой, которая, в отчаянии от смерти обожаемого отца, позволила себя победить, выдать замуж и лишить главенствующего места.

Едва она распустила свой совет и хотела немного отдохнуть, как ей доложили, что депутация главнейших жрецов прибыла во дворец и просит аудиенции. При этом известии царица выпрямилась, как горячий скакун, почувствовавший шпоры. Уже явились ее враги, с какой целью? Во всяком случае, теперь они не застигнут ее врасплох, как тогда… Целая буря ненависти поднялась в ее груди при воспоминании о поражении и о браке с тем, кто только что скончался. Но ни одно из этих чувств не прорвалось наружу. С обыкновенным своим спокойствием она велела провести жрецов в один из приемных залов. А также предупредила Сэмну и некоторых советников, чтобы они были готовы сопровождать ее. Хнумготену было приказано, чтобы он с избранными воинами занял входы в зал. Важные, бесстрастные и величественные жрецы выстроились в указанном зале. Здесь были известные и уважаемые всеми верховный жрец Амона и Рансенеб. Лица всех были серьезны, а глаза устремлены на вход, откуда должна была появиться царица.

Скоро два военачальника подняли тяжелую драпировку и в зал вошла Хатасу в сопровождении своих советников. Быстрыми и твердыми шагами она направилась к трону, стоявшему на пьедестале в несколько ступеней. Здесь она остановилась, опершись на подлокотник трона рукой. При виде ее жрецы простерлись, испустив протяжный стон. Царица поклонилась, подняв обе руки в знак печали. Но тотчас же выпрямилась и окинула депутацию сверкающим взором.

Жрецы простерлись вторично, и великий жрец Амона произнес следующие слова:

— Воздав должную дань печали и сожаления о великом фараоне, которого потерял Египет, позволь нам, фараон Хатасу, приветствовать твое вступление на трон. Да даруют тебе боги здоровье, славу, счастье и да сохранят тебя на бесконечные годы для любви твоих народов!

Царица склонила голову в знак своего благоволения.

— Благодарю вас, благородные и уважаемые служители богов, — сказала она. — Но не собираетесь ли вы еще что — нибудь сказать мне? В таком случае, говорите, мои уши открыты, моя душа полна желанием удовлетворить вас.

По знаку великого жреца выступил Рансенеб.

— Дочь Ра, твоя мудрость поняла, что нас сюда привел важный вопрос… Боги, одарившие тебя поразительным умом, да святится твое сердце, и мы скажем правдиво и разумно: божественная душа Тутмеса II вернулась к Озирису. На нас, живущих, лежит обязанность приготовить ему погребение, которое порадовало бы его тень и избавило бы его от всякого волнения и неудовольствия. Поэтому мы пришли спросить тебя, где думаешь ты положить тело фараона? Желаешь ли ты выстроить усыпальницу, достойную твоего могущества, или временно положишь мумию в погребальнице, где стоят саркофаги твоих божественных родителей?

Темное облако омрачило лицо Хатасу, глаза ее вспыхнули огнем. Она села и сказала звенящим голосом:

— Ваш вопрос крайне удивляет меня. Разве вы до такой уж степени несведущи в делах Египта, уважаемые отцы, что даже не знаете, что я строю в городе мертвых великолепный монумент, предназначенный для погребения моего семейства? Туда я перенесу саркофаги моих родителей, там будет покоиться мой божественный супруг Тутмес II, и там же вы положите мое тело, когда Озирис призовет меня к себе.

Глухой ропот пронесся среди жрецов. Рансенеб же, воздев руки, закричал:

— О, царица! Ты настаиваешь на освящении этого нечестивого сооружения, построенного против всех священных правил? Он, как ярмарочное поле, открыт для каждого любопытного вместо того, чтобы быть окруженным величием и таинственностью, подобно божеству.

— Да! — закричал великий жрец Амона, человек вспыльчивый и фанатичный. — Да! Нечестива мысль погребать наших фараонов в этой усыпальнице, скопированной с построек нечистого и побежденного народа. Все чужеземное ненавистно богам Египта и их служителям. Ты оскорбляешь нас, о царица, презирая священные законы, которые мы представляем. Не забывай, фараон Хатасу, что только на плечи жрецов твердо опирается трон! Все фараоны, твои предшественники, нашим влиянием обеспечивали покорность подданных. Итак, умоляю тебя, царица, откажись, — продолжал раздраженный старец, — откажись, этот монумент мы не одобряем. Если же ты будешь настаивать, мы должны будем отказать тебе в содействии и никто из нас не будет сопровождать тело Тутмеса II в эту нечестивую усыпальницу.