Читать книгу "Три цвета счастья - Наталия Полянская"

– А сейчас? – тихо произнесла Марьяна. – Что изменилось сейчас, если ты предлагаешь помощь?

– Я предлагаю помощь не ей, – так же тихо ответил Иван, – а тебе.

– Мне кажется, что это сон, – произнесла Марьяна после долгой паузы. – Так не может быть.

– Почему? – буднично удивился Иван. – Почему не может? Это случается в жизни. Люди ведут себя совершенно не так, как мы от них ожидаем. Под розовыми очками кажется, будто люди должны быть добрыми, понимающими, честными, вести себя благородно, но правда, Марьяна, состоит в том, что они нам ничего не должны. Каждый человек сам по себе. Когда люди решают быть вместе и любят друг друга – это одно, когда у них настоящая семья, где любовь и поддержка, благодарность друг другу превыше всего, где другой хочет дать тебе больше, чем ты ему, и это постоянно растет, – да, вот это по-настоящему. Но ведь это происходит не так часто. Люди живут в плену своих страхов, ожиданий, сомнений. Люди желают заполучить то, что им не принадлежит, – просто потому, что считают, будто этот мир им должен по умолчанию. И таких огромное количество, тех, кто не видит своих границ, своих реальных возможностей. Это скорее нормально в нашем обществе, хотя это ненормально. И даже когда оказывается, что наши близкие поступили так… Ну, что ж, они наши близкие, просто они поступили так.

– Боже, – простонала Марьяна и взялась за голову, – боже! Что мне теперь делать с этой информацией?

– Переварить и жить дальше, это не твоя жизнь. Это жизнь твоей мамы. Ее грехи, если она верит в бога. Ну, или ее поступки в прошлом, если в бога она не верит. Это ее совесть, Марьяна, не твоя.

– Да, но из-за этих поступков мы с тобой не общались больше десяти лет, да, Иван? Именно из-за этих поступков.

– Не только из-за них, – сказал Райковский, – но ты права, да, в основном поэтому.

– Как я смогу ей в глаза-то посмотреть? – сказала Марьяна. – Я… Я даже не знаю, смогу ли я спросить когда-нибудь у нее об этом?

– А зачем спрашивать? – удивился Иван. – Это все давно прошло, оно похоронено. Я все это переварил и простил. Простил для себя, мне не надо искать какого-то другого прощения. Я просто это принял. И я думаю, что ты тоже примешь, довольно быстро. У тебя очень пластичная психика. Ты легко приспосабливаешься к меняющимся ситуациям. А насчет ее здоровья… Знаешь, Марьяна, твое душевное состояние и твоя жизнь – это важно для меня. И я бы хотел, чтобы ты жила лучше, счастливее, шире, свободней. Понимаешь, о чем я?

– Да, понимаю. Спасибо, Иван, ты отличный друг.

– Посмотрим, кто я такой, – пробормотал Райковский и взялся за следующую бутылку. – Давай-ка мы с тобой еще выпьем.

– Ну, раз пошла такая пьянка, – Марьяна, все еще ошарашенная, пододвинула к нему незаметно опустевший бокал, – и у нас с тобой вечер откровений, тогда я тоже задам вопрос. Просто чтобы знать, Иван. Чтобы не осталось недосказанностей или я действительно не сказала Еве какой-нибудь ерунды. Ее мама?..

– Н-да, – сказал Иван, – да, эта история даже в некоторой степени забавная.

– Забавная, потому что она ушла, как я поняла? Разве в этом есть что-то забавное?

– Ничего, конечно, но со временем, опять же, учишься воспринимать такие вещи философски. – Иван вздохнул. – Кэтрин. Кэтрин, да, так ее звали. Вернее, почему звали? Зовут. Она по-прежнему есть в этом мире и даже, наверное, счастлива. Только отдельно от нас.

Глава 17

Меняя Россию на Америку, Иван немного боялся, что заскучает. Ведь совсем другая страна, где он не бывал раньше, совсем другой менталитет, и люди тоже другие. Пребывая тогда в очень растерянном состоянии, Иван не мог реально оценить, как все будет, приживется ли он в Америке. А сама Америка – приживется ли она в нем? Впрочем, Райковский обладал прекрасной привычкой ничего не планировать заранее, особенно собственные ощущения и переживания, которые могут поменяться на следующий же день.

Поэтому, переехав и начав обустраиваться, Иван просто впитывал Америку, внимательно смотрел по сторонам и определял, что ему нравится, а что нет. Он быстро понял, что в маленьких заштатных американских городках ему делать нечего. Там шла привычная, веками сложенная жизнь, люди никуда не стремились и ничего особенного не хотели, а чужак навсегда оставался чужаком. Нет, Ивана по-прежнему манили большие города. Ему требовалось, чтобы вокруг кипела жизнь, и даже если живешь в тихом пригороде, добраться до мегаполиса было легко и быстро.

Поэтому Сан-Диего стал для него идеальным вариантом, да и сам штат Калифорния понравился. Хорошая погода, люди приезжают интересные, большое количество иностранцев. Здесь себя Иван чужаком не чувствовал.

А потом он встретил Кэтрин, или Катьку, как он ее потом называл. Она оказалась дочерью еще довоенных эмигрантов, неким образом успевших уехать в Америку и остаться там вполне легально. За долгие годы эмигранты накопили приличное состояние, поставили на ноги несколько бизнесов, так что их любимая, единственная, обожаемая дочь ни в чем не нуждалась.

Кэтрин в Калифорнии оказалась не случайно. Ее манила актерская карьера, однако прежде чем покорять Голливуд, Кэтрин обосновалась в небольшом театре в Сан-Диего, куда ее согласились взять на вторые роли. Там она и играла. Там-то Иван с ней и познакомился.

Полагая, что должен изучать культурную жизнь страны, в которой теперь, возможно, будет жить до самой смерти, Иван исправно ходил на выставки, различные мероприятия и иногда посещал театры. Родители – большие интеллектуалы – привили ему вкус к прекрасному, и поэтому Иван разбирался в искусстве и умел его прочувствовать.

То, что спектакль, в котором играет Кэтрин, бездарен от первого до последнего слова, Иван прочувствовал уже на первых пяти минутах. На шестой он подумывал уйти, на седьмой – увидел Кэтрин на сцене и решил, что, пожалуй, останется. Он не знал, что именно привлекло его в ней. Не то чтобы Кэтрин обладала слишком яркой, красивой внешностью или же особым магнетизмом, однако нечто в ней зацепило Ивана. Несмотря на то что он знал: это – актриса, она исполняет роль.

Даже тогда, в первые минуты знакомства, которое еще в общем-то и не состоялось, Иван понимал, что актриса из Кэтрин, скорее всего, неплохая, но не более того. Не было в ней гениальности, не было огромной искры – или даже маленькой, которую можно разжечь до немыслимых размеров, но имелось то, что оказалось привлекательным именно для него, Ивана Райковского. Поэтому он подождал, пока закончится спектакль, сдержанно похлопал вышедшим на поклон актерам, а после отправился к служебному входу, где Кэтрин и подстерег.

Он даже не сразу ее узнал. Она вышла без грима, обычная, с волосами, собранными в пучок на затылке, в джинсах, босоножках и простой белой футболке, с какой-то хиппарской сумочкой через плечо. Иван сообразил, что это она, по особому повороту головы: то же самое он только что видел на сцене и запомнил, как актриса чуть склоняет голову набок, будто прислушиваясь к чему-то.

– Привет, – сказал Иван. – Я только что был в зале, мне очень понравилось, как вы играете.