Читать книгу "Соседская девочка (сборник) - Денис Драгунский"

– Простите… – не понял журналист.

– Сейчас, – сказал Иван Иваныч, полез в карман за носовым платком, промокнул глаза и продолжал: – Моего прадедушку раскулачили в тридцать четвертом. Выкинули из дому. Ведут его, значит, два чекиста по деревне. Он кричит: «Православные! Люди! Кто в Бога верует! Спасите!» А в окнах, видит, кто-то сидит и чай пьет из самовара. Кто-то на крыльце возится и головы не поднимает. Это он сыну своему рассказал. Моему дедушке. Ни один человек не заступился. У всех свои дела. А в ссылке еще круче было. Жрать нечего, и никто корочкой не поделится – это ж враг народа! Ладно. А мой дедушка был рабочий. Его взяли в сорок девятом, в Ленинграде. Из всей бригады, из всего цеха ни один человек слова не вымолвил. А мой папа, представьте себе, в оттепель, когда дедушку реабилитировали, сумел поступить в Станкин. Слыхали? Не МИФИ, не Физтех, и уж конечно, не МГУ. Станкоинструментальный институт, на заочное… В шестьдесят восьмом году на своей работе что-то вякнул про Чехословакию. Что-то такое слабенькое, маленькое, робконькое, – Иван Иваныч злобно рассмеялся, – но чуть-чуточку несогласненькое. Та же картина. Никто не заступился… Ни один человек. И за меня тоже никто не заступился, когда меня в семьдесят девятом из-за пяти пар джинсов исключили из института. Ни группа, ни курс, ни факультет. Ни отдельные друзья-товарищи. Кстати, те самые друзья, которым я джинсы доставал, можно сказать, по себестоимости. Ух, как они обнимали-благодарили! А потом – смолчали. Потому что каждому надо было сохранить покой и благополучие. Свой, фигурально выражаясь, самовар с абажуром, и с женой в халатике, и чтоб на плите булькало… Вот такая, извините, гражданственность. Вы знаете, я не осуждаю. Я их понимаю. У каждого своя жизнь, и он не обязан рисковать своим благополучием ради чужого человека. Ведь вы их понимаете? – сказал Иван Иванович, и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Тогда поймите и меня. Я не обязан рисковать своими деньгами, я не обязан уменьшать свой доход ради неизвестно кого…

– Это не неизвестно кто, – вдруг серьезно сказал журналист. – Это народ, извините.

– Зачем извиняться? – воскликнул Иван Иванович. – Да, конечно, народ. Красивое слово! Так вот: в свое время народ ни разу не заступился за меня и мою семью. Почему я сегодня должен заступаться за народ? У меня тоже есть свой самовар-абажур, и жена в халатике, и на плите булькает, и хватит об этом.

– Не сравнивайте, – сказал журналист. – Это простые люди. А вы – человек огромного богатства и влияния.

– Как говорят французы, «chacun pour soi et Dieu pour tous», – сказал Иван Иванович и на всякий случай перевел: – «Каждый за себя, а Бог за всех». А я не Бог. Почему я должен быть за всех?

Журналисту на какой-то миг захотелось встать и сухо попрощаться, но тут принесли десерт.

красота – это страшная сила
ЖЕНА, ПРОФЕССОР И ЕГО ЖЕНА

– Ну и чем вы там занимались до поздней ночи? – небрежно спросил Миша, выйдя в коридор.

– Второй главой, – так же небрежно ответила Соня, пожав плечами, усевшись на табурет и расшнуровывая ботиночки.

Миша заметил, как она пожимает плечами, и понял, что она поняла, что он недоволен. Он правда был недоволен. Без четверти двенадцать!

Вдобавок ему вдруг показалось, что в семь вечера, когда она уходила из дому, ботинки были зашнурованы не так. Шнурки шли другим крестиком, и бантики были длиннее.

– Ты переобувалась? Там? – спросил он.

– Где? – спросила она.

– А где ты была?

– А где я была? – она подняла брови еще выше и засмеялась. Потом нахмурилась. Хмыкнула. Но решила не ссориться, снова улыбнулась и сказала: – Конечно, переобувалась. Он мне дает тапочки. У меня там даже свои тапочки появились. Аспирантские тапки!

– Кто – он?

– Ты что? Алексей Сергеевич, проф. Никифоров, мой научник!

Соня дописывала диссертацию, вносила в нее последние поправки под присмотром своего научного руководителя, и уже четвертый вечер подряд проводила у него. Миша это прекрасно знал. Но сказал:

– Дай мне его адрес.

– С ума сошел? – сказала Соня. – Да пожалуйста! – Раскрыла портфель, выдрала листок из тетрадки, написала, протянула ему. – А зачем? Будешь меня на машине встречать?

– А хотя бы. Почему нет? Ты же моя любимая жена и едешь на метро, а ленивый муж тупо сидит на диване перед телеком, а машина стоит у подъезда, неправильно ведь? А теперь будет правильно, – и он обнял ее и поцеловал.

Они долго так целовались и обнимались, стоя у вешалки. Наконец Соня застонала:

– Ну, сейчас… Дай хоть раздеться…

– Извини, – вдруг сказал Миша и разжал объятия; ему вдруг показалось, что она целует и тащит его в постель, чтоб что-то скрыть. Он даже вздрогнул. К желанию и злости примешалась брезгливость. – Извини, мне тут надо на пару писем ответить.

Повернулся и пошел в комнату, сел к раскрытому ноутбуку.

– Это ты извини, – громко и холодно сказала Соня.

– Алексей Сергеевич? – Миша вышел из машины.

– Да, я, – мужчина лет пятидесяти остановился, улыбнулся. – С кем имею честь?

– Михаил Михайлович. Муж Софии Георгиевны, вашей аспирантки.

– Чем могу служить?

– Мужской разговор. Что вам надо от моей жены?!

– Хорошую диссертацию, – сказал тот. – Я не выпускаю недоделок. Ваша жена – человек вообще-то талантливый и усидчивый…

– А еще она красивая и молодая, – перебил Миша.

– А? – сказал профессор и вдруг засмеялся. – Господи! Ваши подозрения бессмысленны и беспочвенны.

– Докажите!

– Доказать? Отлично. Пойдемте со мной.

– Куда? – встревожился Миша.

– Ко мне. Познакомлю со своей женой.

Таких красивых Миша никогда не видел. То есть видел, но только в глянцевых журналах. Он был уверен, что в журналах – сплошной фотошоп, что таких ножек и вообще фигур, таких глаз и такой кожи на самом деле не бывает, потому что не может быть никогда…

Профессор сказал жене, что Миша – его сотрудник. Дал ему какую-то книгу и проводил до машины.

– Ну? – сказал он в лифте. – Видите? Ей двадцать два года к тому же.

– Ну и что! – возмутился Миша. – А вдруг вы ей изменяете!

– Изменяю, – шепотом признался профессор. – С двумя женщинами. Михаил, послезавтра у нас пятница. Мне нужно, чтоб вы мне поверили. Иначе я больше не смогу работать с вашей женой. Не смогу жить под гнетом подозрений. Что может быть омерзительнее, чем профессор, который соблазняет аспирантку, да еще перед защитой? Я вам докажу, что чист перед вами. Вы должны мне поверить. Иначе мы провалим диссертацию. Вы только отвезите меня за город, это недалеко. Подъезжайте к пяти часам.