Читать книгу "Время, занятое жизнью - Урсула Ле Гуин"

Мы стали писать письма быстро и легко, и скоро я начала полагаться на ее советы касательно того, что и как говорить. «Это звучит как надо?» – «А что, если ты скажешь не так, а вот так?» – «Что, ради всех святых, я должна ответить человеку, который прислал шестисотстраничную рукопись о феях на Венере?» – «Да это просто нытик, тебе незачем ему отвечать…» Делорес всегда проявляла больше терпения, составляя ответы всяким чудакам, и при этом сохраняла трезвость мысли; иногда она убеждала меня не отвечать на письма, авторы которых были чересчур странными или хотели слишком многого. Она наловчилась так хорошо отвечать на часто повторяющиеся вопросы, что я могла отдать ей письмо и просто сказать: «Замысел “Крылатых кошек”», – зная, что у Делорес на компьютере уже есть правдивая история о том, как я придумала кошек с крыльями (впрочем, она иногда немного варьировала повествование в зависимости от своего настроения и возраста вопрошающего). Она легко и изящно умела ставить точку в проблемных вопросах, объясняя, почему я не хочу отвечать на них сама. Еще иногда она писала за меня. Ей нравилось отвечать на письма детей, даже когда они были того стандартного образца, который так любят задавать некоторые школьные учителя. Нескрываемая доброта и щедрость души Делорес привносили во всю мою переписку нечто такое, чего никогда не возникло бы без ее участия.

Она никогда не приходила ко мне чаще раза в неделю, обычно мы встречались раз в три или четыре недели. Я справлялась с самой сложной деловой корреспонденцией, а письма от поклонников и прочую несрочную почту откладывала на потом. Компьютером Делорес обзавелась раньше меня, и это крайне облегчило ей работу. Когда я и сама купила компьютер, поначалу я не заметила большой разницы. Но когда электронная почта вошла в обиход, я взяла деловую корреспонденцию на себя. С Делорес мы по-прежнему управлялись с несрочными задачами, письмами от читателей и тем, что мы назвали «хотелками», – обращениями, какие получают все сколько-нибудь публичные люди: вас просят сделать то-то, подарить то-то, оставить автограф, поддержать хорошее дело и т. д. Даже если вы, положим, не можете ответить «да», большинство таких писем пишутся с добрыми намерениями и потому заслуживают ответа, пусть и с вежливым отказом. Делорес умела написать: «Спасибо, но нет», – множеством разных способов, и всегда это было вежливo. Я чувствовала, что она сняла с меня нелегкое бремя. Она говорила, что все такие письма, по сути, довольно скучны, но достаточно разнообразны, и потому ей интересно их читать.

На письма читателей я отвечаю, только если они написаны на бумаге: это грубый, но действенный способ снизить нагрузку. Некоторые из них бывают написаны шариковой ручкой, другие – простыми или цветными карандашами, чернилами с блестками и прочими странными предметами (обычно это детские письма). Часто они забавны и доставляют мне громадное удовольствие и удовлетворение – но их поток нескончаем. Я понимала, что не справлюсь, если решу отвечать на комментарии на сайте. Однако я всегда считала, что и такие обращения заслуживают ответа, пусть самого краткого, – эту работу взяла на себя Делорес и много лет с нею прекрасно справлялась, за что я ей очень благодарна.

Мы любили друг друга по-товарищески, но почти не общались за пределами рабочих встреч. Делорес была занятой женщиной: вскоре после того, как мы познакомились, она стала секретарем писательницы Джин Ауэл[70], это отнимало у нее четыре дня в неделю; а кроме того, она была агентом и секретарем своего мужа – художника Хенка Пандера. Когда ее родители стали дряхлыми и больными, ей пришлось заботиться о них, а позже она взяла на воспитание и вырастила свою внучку. Наша дружба проявлялась главным образом через наши деловые встречи. Я всегда ждала прихода Делорес, и половину рабочего времени мы проводили за разговорами. Еще они с Хенком оказали мне быструю и незаменимую поддержку, когда меня стал преследовать настырный поклонник.

Шли годы, и она, казалось, становилась все застенчивее и отдалялась от друзей. Я не знала, почему это происходит. Однажды она сказала мне, что рада приходить на работу, потому что ценит возможность посмеяться вместе.

Ее компьютер постепенно устаревал, а жизнь осложняли всякие происшествия. Ее энергия иссякала. Она не могла придумать – да и не хотела придумывать, – как помочь мне с электронной почтой (бумажные письма она по-прежнему забирала домой вместе со стенограммами моих ответов или общих мыслей). Поэтому в итоге я взяла на себя всю интернет-переписку, оставив Делорес только «хотелки» и «спасибо, но нет», а еще те письма читателей, где в качестве ответа достаточно было краткой благодарности.

Делорес на глазах теряла любовь к жизни, это происходило уже довольно долго, а потом ей поставили диагноз. Поначалу заболевание казалось локальным и излечимым, но подтвердились метастазы. Рак убил ее за несколько месяцев. Период ремиссии был коротким и прекрасным: несколько недель мы встречались очень часто и хохотали вместе, как раньше. Но потом жестокая болезнь вернулась. Делорес умерла несколько месяцев назад, и в последние дни ее жизни муж с нежностью ухаживал за ней.

Мне крайне трудно говорить о людях, которых я любила и которые умерли. Я не могу сейчас как следует воздать должное этому непростому и прекрасному человеку или сказать что-то большее, нежели то, что мне постоянно ее не хватает.

Когда Делорес не стало, я поняла, что не смогу отвечать на письма читателей, по крайней мере какое-то время. Что же касается писем-«хотелок», на одни из них я отвечаю, на другие – нет. Мне определенно нужен некто, готовый заниматься этим.

Но я сомневаюсь, что буду кого-то искать. Ибо мне придется вложить душу, а я не уверена, что смогу.

Без яйца

Июль 2011 года

Будучи в Вене в начале пятидесятых, мы с Чарльзом за очень небольшие деньги сняли номер в роскошном старом отеле König von Ungarn, открывшемся не позже 1820-х. Завтракать мы ходили в кафе за углом. Всегда в одно кафе, и всегда заказывали одно и то же: хороший кофе, свежие фрукты, хрустящие булочки с маслом и джемом – и яйцо всмятку. Превосходно. Без вариантов. Каждое утро.

Я не знаю, почему мне однажды взбрело в голову попробовать что-то другое, но я это сделала: когда подошел высокий пожилой официант в безупречном черном пиджаке, я показала, что хочу обычный завтрак, без яйца.

Он явно не понял – что можно было списать на качество моего немецкого. Я повторила нечто вроде: «Kein Ei», – или: «Ohne Ei»[71].

Медленно, дрогнувшим голосом он переспросил: «Ohne Ei?»

Официант явно заволновался. Но я проявила твердость характера. «Да, – сказала я, – без яйца».

Он довольно долго молчал, пытаясь справиться с потрясением. Видно было, что он заставляет себя не спорить, не умолять меня и не показывать неодобрения. Он был официантом, дисциплинированным, опытным венским официантом, и ему предписывалось выполнять заказы даже клиентов с самыми извращенными вкусами.