Читать книгу "Снафф - Чак Паланик"

Мы лежали, прижимаясь друг к другу, голые, на одеяле, расстеленном на траве, и лепестки цветов осыпались на нас, и Бренда спросила, как мы будем предохраняться.

И я поднес палец к ее губам и сказал: не волнуйся. Я сказал, что мой папа меня научил, как быть осторожным.

Чувак с тряпичной зверюгой говорит в телефон:

— Меня не волнует его внешний вид. Пусть это будет потасканный старый хрен, пусть это будет оплывший и страшный, как черт, толстяк. Я плачу пятьдесят баксов.

Под этим деревом в крошечных розовых цветах мы с Брендой подарили друг другу наш первый совместный оргазм — начало нашей с ней жизни. Жизни, которая на всю жизнь. Я сделал ей предложение и подарил обручальное кольцо. Она надела его на палец. Мы выпили бутылку вина. А потом мы лежали, прижавшись друг к другу, она — подо мной, а я — сверху и все еще в ней. И мне ужасно хотелось по-маленькому, после половины бутылки сладкого шампанского.

На телеэкранах вверху: я — седовласый миллионер, финансовый магнат, заправляю своей секретарше на резном деревянном столе. На других телеэкранах: я — водопроводчик, пришел пробивать трубы скучающей домохозяйке.

Лежа на Бренде, исключительно с целью ее защитить, я слегка расслабляюсь и даю капле мочи вытечь наружу. Только мой мочевой пузырь весь горит, и я не могу остановиться. Из меня уже хлещет вовсю, и Бренда вдруг вздрагивает подо мной и смотрит мне прямо в глаза. Мы прикасаемся друг к другу носами. Ее губы шепчут мне прямо в губы.

Она спросила меня:

— Что ты делаешь?

Я силюсь сдержаться, силюсь остановить эту струю. Я говорю:

— Ничего.

Так я ей и сказал:

— Ничего я не делаю.

Чувак с тряпичной зверюгой говорит в телефон:

— У тебя есть кто-нибудь на примете? Он смеется и говорит:

— Я же сказал, что меня не волнует, страшный он или нет…

Бренда пытается выбраться из-под меня, ерзает на одеяле, бьет меня кулаками, и повторяет:

— Ты свинья. Ты свинья.

Бренда била меня кулаками и кричала, чтобы я немедленно с нее слез.

А я говорил: погоди, не сейчас. Я держал ее за руки и говорил, что это все для того, чтобы она не забеременела.

На телеэкранах: я — в Древнем Египте, забиваю Клеопатре сзади. Я — космонавт на космической станции, обрабатываю симпатичную зеленую инопланетян очку в невесомости.

Под теми цветами и звездами, лежа на Бренде, я не мог остановиться, пока ей не удалось просунуть колено у меня между ног. Она резко согнула колено и со всей силы вмазала мне по яйцам. Боль была адская. Мой член тут же выскочил наружу, вывалился из Бренды, — все еще твердый и неопавший, все еще бьющий тугой и горячей шампанской струей, поливающей нас обоих. Я схватился обеими руками за отбитые яйца. При этом, конечно же, я отпустил руки Бренды, и она выбралась из-под меня.

Что-то упало и ударило меня по виску. Слишком жесткое для цветка. Слишком твердое для плевка. Бренда схватила свою одежду и убежала. С тех пор я ее больше не видел. Но эта картина запомнилась мне на всю жизнь: как Бренда неслась от меня со всех ног, и по ее бедрам стекала моя моча.

Чувак, который с тряпичным зверем, говорит в телефон:

— Ладно, пришлите кого угодно. Только быстрее.

Он захлопывает крышку и отдает телефон мне.

Вот почему я посоветовал тому малышу это сделать.

Чувак с тряпичной зверюгой морщится и выплевывает на пол еще один пережеванный гондон. Щурится на меня и говорит:

— Ты посоветовал мальчику помочиться в родную мать?

Нет, говорю. И рассказываю о таблетке с цианистым калием. О том, как Касси просила меня принести ей таблетку, спрятав ее в медальоне, но малыш согласился передать ее вместо меня.

У чувака со зверюгой отвисает челюсть, брови ползут вверх. Потом его лицо приобретает свой первоначальный вид, он нервно сглатывает и говорит:

— Эти две таблетки, которые он мне показывал… одна из них была с цианидом?!

И я молча киваю. Да.

Мы оба смотрим наверх, на закрытую дверь в съемочный павильон.

На телеэкранах: я — пещерный человек, участвую в первобытной разнузданной оргии, где все — со всеми, все грязные и волосатые, еще даже не совсем люди. Мы еще не успели эволюционировать.

Чувак, который с тряпичным зверем, пожимает плечами и говорит:

— Даже если он примет не ту таблетку, мы все равно установим мировой рекорд.

Он говорит:

— Я позвонил в агентство, так что ждем подкрепление. Кавалерия уже на марше.

Он говорит, что в этом агентстве знают одного дядьку, который сделает все, что нужно, причем в час берет меньше пятидесяти баксов. Какой-то старый хрен, как сказали в агентстве, ходячий анекдот порноиндустрии, весь дряблый и сморщенный, и к тому же страдает чесоткой. Вечно красные глаза и дурной запах изо рта. Какой-то порнодинозавр, которого не берет ни одно агентство, но они попытаются с ним связаться и в спешном порядке направить его сюда, чтобы он мог заменить малыша, номер 72. На случай, если парень умрет, или у него вдруг не встанет, или он скажет Касси, что любит ее, и его выставят за дверь.

Чувак с тряпичной зверюгой говорит:

— Они так его описали, что мне уже не терпится посмотреть, что это за чудовище.

Он моргает. Закрывает один глаз, потом — второй. Трет глаза кулаками, снова моргает, щурится на телеэкраны вверху и хмурится.

Там, на экранах: я — натурщик в художественном училище. Стою полностью голый в центре большой мастерской, и симпатичные студентки поочередно отсасывают у меня.

В ту ночь, в мою последнюю ночь с Брендой, эта штука, которая ударила мне в висок — слишком тяжелая и твердая для цветка, — это было мое обручальное кольцо, которое я ей подарил.

Телефон у меня в руке начинает звонить. На экране высвечивается номер. Это номер моего импресарио.

26 Мистер 72

Девушка с секундомером разрешила мне вернуться. Я сказал, что мне надо передать кое-что важное мистеру Бакарди. Она провела меня вниз по лестнице, в «подвал ожидания». В запах детского масла и сырных крекеров.

Мистер Бакарди видит меня, прижимает к груди свой мобильник и спрашивает:

— Ты убил ее?

А Дэн Баньян говорит:

— А может, чего и похуже… сказал ей, что ты ее любишь?

А девушка с секундомером, она говорит:

— Джентльмены, минутку внимания…

Когда заходишь туда, к Касси Райт, в эту комнату наверху, возникает стойкое ощущение, что ты пришел навестить ее в больнице. Она лежит на белой кровати с белыми подушками и простынями, лежит с раздвинутыми ногами и попивает апельсиновый сок из большого стакана — через согнутую пластиковую соломинку. Лежит, укрытая до пояса простыней. Прожекторы направлены на кровать — горячие и яркие, как лампы в операционной. Когда девушка-ассистентка впускает тебя в эту комнату, возникает стойкое ощущение, что Касси Райт ждет, пока кто-нибудь из медсестер не обмоет ее новорожденного ребенка, чтобы отдать его, чистого, Касси — чтобы она приложила его к груди.