Читать книгу "Смелость не нравиться. Как полюбить себя, найти свое призвание и выбрать счастье - Фумитаке Кога"

ЮНОША: Ха-ха! Ты как будто установил камеру видеонаблюдения в моей комнате. Да, это верно. Наедине с собой я могу вести себя совершенно свободно.

ФИЛОСОФ: Любой может вести себя как царь, когда он один. Поэтому этот вопрос нужно рассматривать в контексте межличностных отношений. Дело не в том, что ты не можешь вести себя непринужденно; ты просто не можешь делать это перед другими людьми.

ЮНОША: Тогда как я должен поступать?

ФИЛОСОФ: В конце концов, речь идет о чувстве общности. Конкретнее говоря, это переход от привязанности к себе (личный интерес) к заботе о других (социальный интерес), из которого вырастает чувство общности. На этом этапе необходимы три вещи: здравая самооценка, уверенность в окружающих и содействие другим людям.

ЮНОША: Интересно. Насколько я понимаю, это новые термины из психологии Адлера. Что они означают?

ФИЛОСОФ: Давай начнем с самооценки. Во время нашего первого разговора я привел высказывание Адлера: «Важно не то, с каким дарованием рождается человек, а то, как он им пользуется». Ты помнишь это?

ЮНОША: Да, разумеется.

ФИЛОСОФ: Мы не можем отказаться от своего внутреннего «я» или заменить его. Однако важно то, «как мы им пользуемся». Человек меняет отношение к своей личности – то есть начинает по-другому использовать свои личные качества.

ЮНОША: Означает ли это, что надо более позитивно относиться к жизни и активно заниматься самоутверждением? Думать о вещах в более позитивном смысле?

ФИЛОСОФ: Не нужно прилагать особых стараний для позитивного взгляда на мир или для самоутверждения. Мы говорим не о самоутверждении, а о самооценке.

ЮНОША: Не о самоутверждении, а о самооценке?

ФИЛОСОФ: Совершенно верно. Между ними есть четкое различие. Самоутверждение – это разновидность самовнушения, вроде «Я могу это сделать» или «Я сильный человек», даже если что-то выходит за пределы твоих способностей. Такое представление о себе может привести к комплексу превосходства и даже к образу жизни, при котором человек постоянно лжет самому себе. С другой стороны, при здравой самооценке человек трезво оценивает свои силы и способности. Если он не способен что-то сделать, то принимает это как должное и переходит к тому, что он действительно может. При этом человек не лжет себе. Проще говоря, если ты набираешь шестьдесят процентов из ста и внушаешь себе: «В этот раз мне просто не повезло, но я могу достичь стопроцентного результата», то занимаешься самоутверждением. Но если человек принимает себя как есть и достигает шестидесяти процентов из ста, то думает: «Что мне нужно предпринять, чтобы в следующий раз подойти ближе к стопроцентному результату?» Это и есть здравая самооценка.

ЮНОША: Значит, даже если ты достиг шестидесяти процентов из ста, это не повод для пессимизма?

ФИЛОСОФ: Разумеется, нет. Никто из нас не совершенен. Ты помнишь, что я сказал, когда объяснял стремление к превосходству? Что все люди хотят улучшить свои результаты. Иначе говоря, не существует такого феномена, как стопроцентная личность.

ЮНОША: Хм. То, что ты говоришь, звучит позитивно во многих отношениях, но имеет и негативный оттенок.

ФИЛОСОФ: Здесь я пользуюсь термином «позитивное смирение».

ЮНОША: Позитивное смирение?

ФИЛОСОФ: Это тоже имеет отношение к разделению задач: человек определяет вещи, которые он может изменить, и другие вещи, которые он не может изменить. Нельзя изменить свои врожденные качества, но можно изменить то, как мы ими пользуемся. Поэтому в данном случае человек просто должен сосредоточиться на том, что он может изменить, а не на том, что не поддается изменению. Это я называю здравой самооценкой.

ЮНОША: То, что человек может изменить, и то, что не поддается изменению.

ФИЛОСОФ: Именно так. Прими то, что нельзя изменить. Прими свое «я» таким, каково оно есть. И наберись мужества, чтобы изменить то, что можешь. Это тоже здравая самооценка.

ЮНОША: Интересно. Это напомнило мне высказывание писателя Курта Воннегута в одной из его книг: «Бог дал мне душевный покой, чтобы принять вещи, которые я не могу изменить, мужество для изменения других вещей и мудрость отличать одно от другого». Это из романа «Бойня № 5».

ФИЛОСОФ: Да, я знаю. Эти слова хорошо известны и в течение многих лет передавались в христианских общинах.

ЮНОША: Он даже воспользовался словом «мужество». Я читал эту книгу с таким вниманием, что знаю ее почти наизусть. Но до сих пор я не понимал смысла этих слов.

ФИЛОСОФ: Все верно. У нас есть способности; просто нам не хватает мужества. Все сводится к этому.

Разница между верой и уверенностью

ЮНОША: В этом «позитивном смирении» есть некий пессимизм. Все становится слишком унылым, если суть нашей долгой беседы сводится к смирению.

ФИЛОСОФ: В самом деле? Смирение ассоциируется с ясным зрением и силой духа. Смирение – это твердое понимание истинной сути вещей, и в нем нет никакого пессимизма.

ЮНОША: Твердое понимание истинной сути вещей…

ФИЛОСОФ: Разумеется, если человек пришел к позитивному смирению и здравой самооценке, из этого автоматически не следует, что он обретает чувство общности. Такова жизненная реальность. Когда человек переключается с привязанности к себе на заботу о других, то второй ключевой принцип – уверенность в окружающих – становится абсолютно необходимым.

ЮНОША: Уверенность в окружающих… Иными словами, это вера в других людей?

ФИЛОСОФ: Я собираюсь рассмотреть термин «доверие к окружающим» в контексте отличия веры от уверенности. Во-первых, когда мы говорим о вере, то имеем в виду нечто, ограниченное жесткими условиями. В английском языке слово credit («вера») также означает «кредит» и «хорошая репутация». К примеру, если человек хочет занять деньги в банке, он должен иметь какие-то кредитные гарантии. Банк рассчитывает объем займа на основе этих гарантий и сообщает: «Мы готовы ссудить вам такую-то сумму». Позиция вроде «мы ссужаем вам деньги при условии, что вы вернете их с процентами» или «мы даем вам ровно столько, сколько вы можете отдать назад» не подразумевает уверенности в человеке. Это вера, основанная на кредите доверия.

ЮНОША: Полагаю, именно так устроено банковское финансирование.

ФИЛОСОФ: В противоположность этому, с точки зрения психологии Адлера, межличностные отношения должны быть основаны не на вере, а на уверенности.

ЮНОША: Но что такое в данном случае «уверенность»?

ФИЛОСОФ: Это означает, что ты без всяких заданных условий делаешь что угодно и при этом доверяешь окружающим. Даже если у человека недостаточно объективных оснований кому-то верить, существует безусловное доверие, не связанное с такими вещами, как гарантийные обязательства. Это и есть уверенность.

ЮНОША: Безусловное доверие? Мы снова возвращаемся к христианскому понятию братской любви?