Читать книгу "Stargirl. Звездная девочка - Джерри Спинелли"

– Красиво.

– Необычно.

– Интересно.

– Любопытно.

– Очаровательно.

Позже так это зрелище описывали родители, выстроившиеся вдоль дорожки. Но пока что они взирали в изумлении, как она прокладывает себе путь от входа до бальной площадки. Кто-то вспомнил, что мелькнула одна вспышка фотоаппарата, но и только. Она не была чьим-то ребенком. Она была девочкой, о которой они слышали. Проходя мимо них, она не старалась не встречаться с ними взглядом. Напротив, она смотрела прямо на них, поворачивая голову то в одну сторону, то в другую, улыбаясь как знакомым, как будто между ними было что-то общее, что-то грандиозное и великолепное. Некоторые отворачивались, испытывая неловкость, в которой не могли признаться себе сами; другие вдруг чувствовали опустошение, когда она отводила от них взгляд. Она представляла собой настолько поразительное зрелище, что не все сразу осознавали, что она явилась одна, без сопровождения – парад одного человека.

Я стоял на велосипеде поодаль и, как помню, смотрел на вихрь звезд, который мы называем Млечным Путем. Помню, как задумался над тем, видит ли она его тоже, или звезды оттуда незаметны из-за света фонарей.

Танцы проходили на теннисном корте, покрытом переносным паркетным полом. Она делала то же, что делают все на балу: танцевала. Под музыку Гая Греко и «Серенейдерс» она танцевала медленные и быстрые танцы. Широко разводила руки, откидывала назад голову, закрывала глаза, показывая всем, насколько она наслаждается танцем. С ней конечно же не заговаривали, но не могли не бросать на нее взгляды поверх своих партнеров. В конце каждого номера она хлопала.

«Она одна», – повторяли себе собравшиеся, и действительно, она танцевала без пары, но почему-то с каждым разом это значило все меньше и меньше. Наступила ночь, за светом фонарей смешивались звуки кларнета и койота, волшебство бледно-голубых пиджаков и орхидей постепенно угасало, и собравшимся казалось, что они более одиноки, чем она.

Кто поддался первым? Никто не знает. Может, кто-то задел ее плечом у стола для пунша? Оторвал лепесток от ее цветка? (утверждали, что он с какого-то времени был не целым). Прошептал ей «Привет»? Одно верно: некий ученик по имени Реймонд Стадемейкер отважился пригласить ее на танец.

На взгляд большинства школьников, Реймонд Стадемейкер не был достоин даже открывать дверь в универмаг. Он не принадлежал ни к какой команде, не занимался ни в каком кружке. Он не посещал какие-либо мероприятия, не был записан ни в какой клуб. Успеваемость у него была средняя. Он не выделялся никакими особенностями, не проявлял себя как личность. Худой как щепка, он, казалось, с трудом справляется даже с грузом своего имени. И в самом деле, когда глаза всех присутствующих обратились на него, те немногие, кто мог вспомнить его имя, смотрели, нахмурившись, на его белый пиджак и шептали: «Реймонд Какой-то-там».

Но вот этот самый Реймонд Какой-то подходит прямо к ней – позже выяснилось, что сделать это предложила его спутница, – заговаривает с ней, а потом они танцуют. Парочки затолкались, чтобы получше рассмотреть происходящее. В конце номера он захлопал вместе с ней и вернулся к своей спутнице. Он сказал ей, что серебряные серьги походят на миниатюрные грузовички.

Напряжение росло. Парни в волнении переминались с ноги на ногу. Девушки поправляли корсажи. Лед треснул. Несколько парней покинули своих спутниц. Они уже приближались к ней, когда она подошла к Гаю Греко и что-то сказала ему. Гай Греко повернулся к «Серенейдерс», махнул палочкой, и полились первые звуки классического подросткового «Банни-хопа». Буквально за пару секунд на танцплощадке выросла длинная вереница во главе со Старгерл. И вдруг снова наступил декабрь, и вся школа попала под ее очарование.

К веселому танцу присоединились почти все пары. Хиллари Кимбл с Уэйном Парром остались в стороне.

Вереница петляла туда-сюда по нескольким теннисным кортам без сеток. Старгерл начала импровизировать. Она разводила руками и махала воображаемой толпе, словно знаменитость на подиуме. Она трясла указательным пальцем звездам. Она крутила кулаками, словно взбивая яйца. Каждое ее движение как эхом повторялось по всей колонне. Три прыжка кролика превратились в три ходульных шага театрального вампира. Затем в ковылянье пингвина. Затем в крадущуюся походку на цыпочках. Каждое новое движение встречали взрывом смеха.

Когда Гай Греко оборвал мелодию, послышались звуки протеста. Он начал отсчет, и танец возобновился.

Под восхищенные возгласы Старгерл вывела своих последователей с танцплощадки через другие корты наружу, за забор. Вереница потекла по зеленому полю для гольфа, на фоне которого особенно красиво смотрелись качающиеся розовые гвоздики и белые орхидеи в корсажах. Она огибала лунки и разворачивалась у фонарей по краям, то ныряя в лучи света, то выходя из-под них. С танцплощадки они казались единым целым: двести человек, четыреста ног слились в одно цветастое создание, сказочную многоножку. Ее голова удалялась, постепенно скрываясь из виду, а оставшаяся часть, покружив в свете, следовала за ней, словно хвост бледно-голубого дракона, во тьму.

Одна девушка в шифоне повздорила со своим ухажером и побежала к первому колышку, крича «Подождите меня!». Издалека она походила на огромную мятно-зеленую моль.

Голоса танцующих с площадки для гольфа доносились отчетливо, служа хриплым контрапунктом мерному «топ-топ-топ» непрекращающегося прыгучего мотива. В какое-то мгновение, освещенные полумесяцем на дальнем холме, танцующие показались призрачными тенями из чьего-то сна.

А затем, резко, они исчезли, как будто спящий проснулся. Никого не видно, никого не слышно. Кто-то воскликнул «Эй!» им вдогонку, но ответа не получил.

Оставшиеся позже рассказывали, что это было все равно что ожидать прилива на берегу моря. Но Хиллари Кимбл не разделяла их чувства.

– Я пришла сюда танцевать, – заявила она.

Потащив за собой Уэйна Парра, она подошла к помосту для музыкантов и потребовала, чтобы те играли «нормальную музыку».

Гай Греко склонил голову, прислушиваясь, но палочка ни на секунду не останавливалась, как и сами музыканты.

Вообще-то с каждой минутой музыка становилась только громче. Может, это была лишь иллюзия. Может, музыканты ощущали связь с танцующими. Может, чем дальше в ночь удалялась вереница, тем громче нужно было играть музыкантам. Может, музыка служила своего рода поводком. Или веревкой воздушного змея.

Хиллари Кимбл вывела Уэйна Парра на паркетный пол. Они танцевали медленный танец. Танцевали быстрый. Они даже попытались исполнить старомодный джиттербаг. Ничто не работало. Ничто не подходило под ритм с тройным притопом, только сам танец «Банни-хоп», или «кроличий прыжок». Хиллари Кимбл ударяла Уэйна Парра по груди, и с ее орхидеи слетали лепестки.

– Сделай же что-нибудь! – кричала она.

Она достала из кармана пластинку жевательной резинки и яростно зажевала ее. Потом скатала из нее шарики и засунула себе в уши.