Читать книгу "Соль с Жеваховой горы - Ирина Лобусова"

Скученность здесь была страшная. Глинобитные хижины лепились одна к другой, соприкасаясь камышовыми крышами. Но если в дебрях Молдаванки или Слободки перегородки в домах часто строили из фанеры, то здесь подручным материалом были кирпичи из глины, смешанной с землей. Были они неопрятными, некрасивыми на вид, неудобными на ощупь – но по качеству достаточно прочными. И это был самый доступный строительный материал для живущих в окрестностях бедняков.

Но когда в этих сумрачных краях выглядывало солнце, прекрасной казалась даже кособокая Жевахова гора, возвышающаяся над хижинами. А солнечных дней было намного больше, чем пасмурных. Поэтому эта местность была еще и ничего – по сравнению с теми, кто здесь жил.

Для местных мальчишек солнечные дни были раем. Они лазили по склонам, вдоль и поперек исследовали все рытвины и канавы, проникали в любую, самую потаенную щель. Местной детворы было много, и с утра до самой ночи она была предоставлена сама себе. Взрослые уходили на работу, занимались своими делами, уезжали в город, пытаясь наскрести крохи на жизнь. Школ для детей не было. Сбившись в стайки, с утра до вечера они совершали налеты на окрестные сады, купались в теплое время года в лимане и подворовывали помаленьку, учась у более старших товарищей, которые уже уходили на воровские заработки в город. Нищета была такой страшной, что все, от мала до велика, старались заработать на жизнь как угодно, в том числе и воровством.

Вот и сейчас стая мальчишек оседлала несколько каменных валунов почти на самой Жеваховой горе. Двое из них пытались раскурить самокрутки, но ничего не получалось. Окурки, подобранные на улице, были докурены почти до конца. А табак в них был такого плохого качества, что его почти невозможно было разжечь. То же самое было и с бумагой. Самокрутки делали из некачественной, газетной. И она только скукоживалась, но никак не поджигалась. Остальные пацаны занимались кто чем хотел.

Было около полудня, самое жаркое время, и солнце палило с такой силой, что кое-кто из мальчишек даже поснимал ветхую одежонку, пытаясь загорать.

Громкий свист нарушил эту идиллию. Из-за самого высокого валуна появились двое подростков лет по четырнадцать. Звали их Гарик и Белан. Они были старше всех остальных и уже ездили в город на заработки. Гарик был вором – наглый, рыжий, неопрятный, он воровал на базарах кошельки и влезал в форточки квартир. Белан был у него на побе­гушках.

– Эй, пацанва, а ну, хто тут самый мелкий? Ходь досюда, за пару монет! – выкрикнул Гарик, но никто не поспешил на его зов. Местные не любили его за исключительную лживость и подлость. Несколько раз он кидал своих на деньги, после чего был нещадно бит всем скопом. Но ума это ему не прибавляло. В довершение ко всем своим качествам, Гарик был безнадежно туп.

Его беспросветная тупость просто бросалась в глаза. Это и было причиной того, что его не взяли во взрослую банду, на Пересыпи, посчитав полудурком. К счастью, об этом так и не узнал никто из местных, а не то ему бы не дали спокойно жить.

– А тебе чего? – Маленький, щуплый Колька-Змееныш был единственным, кто отреагировал на слова Гарика.

– Новый лаз в горе надыбали. Надо бы глянуть. Но там мелкий нужен, мы не пройдем, – спокойно пояснил Белан.

– Сколько монет дашь? – прищурился Колька.

– Лови! – Белан швырнул мальчонке несколько мелких монет. Колька посчитал, и после этого вся троица удалилась.

Прошло около получаса. Вдруг всех словно по тревоге поднял страшный вопль. Из-за валуна вылетел перепуганный, дрожащий Колька:

– Скорей! Там Гарик Белана убил… А потом того…

Мальчонка захлебнулся рыданиями. Стайка пацанов побежала за ним. Добежав, на месте они застали страшную картину.

Оба парня были мертвы. Тело Белана было исколото острым охотничьим ножом, вокруг натекли реки крови. Гарик был неестественно выгнут в дугу. Бешеные, совсем сумасшедшие глаза его словно выкатились из орбит, а на губах застыла белая пена. Казалось, он умер от страшных судорог.

После долгих рыданий и отпаивания водой Колька-Змееныш смог рассказать следующее. Лаз был закрыт желтым камнем. Его можно было отодвинуть, но не так, чтобы в него смог бы пролезть взрослый человек. В узкую щель ни Гарик, ни Белан не поместились. Тогда они зафиксировали камень в таком положении, чтобы оставалась щель, и отправились за Колькой.

Кольке внутрь залезть удалось. По его словам, это была небольшая ниша, ну как шкаф, выдобленный в стене. Никакого хода дальше, в глубину, там не было. Возле стены лежал небольшой мешок, завязанный веревкой. Он развязал ее, чтобы узнать, что там. А там лежало много бумажных пакетиков, полных белого порошка, похожего на крупные кристаллы соли.

Гарик крикнул, чтобы Колька взял один из пакетиков и вынес наружу. Сначала он хотел весь мешок, но тот в щель не пролез. Поэтому Колька вынес наружу один пакетик. Гарик, сидя рядом, высыпал содержимое на ладонь. Колька протянул руку, чтобы попробовать, но Гарик стукнул его по руке со словами: «Не лезь, шкет, вдруг оно денег стоит».

После чего сам попробовал соль на язык. Колька помнил это отчетливо. А дальше произошло страшное. Лицо Гарика исказилось, он стал выть. Казалось, он мучается судорогами.

Внезапно он выхватил из-за пояса нож и набросился на Белана. Тот не успел увернуться от ударов и умер почти сразу. В панике Колька бросился бежать, полез по скале и сбил палку, на которой держалась плита. Она стала на место, примкнув так плотно, что вход в лаз нельзя было теперь разглядеть.

Убив Белана, Гарик свалился на землю и стал корчиться в судорогах. На его губах выступили клочья белой пены. Тело выгнулось в дугу, и он застыл. А Колька принялся звать на помощь.

Чуть позже прибежали взрослые. В таком захолустье, как окрестности Жеваховой горы, милиции не было, да и взрослых было мало – в основном все ушли на работу. Старый дед Трофим сказал, что лучше всего погрузить тела на подводу, завернув в рогожу, и так отвезти в Еврейскую больницу. А там уж власти пусть разбираются.

Так и сделали. Но до того, как положить мертвых на подводу, дед Трофим попытался отыскать следы порошка. Но вокруг была пожухлая трава, к тому же все было заляпано кровью. Поэтому разглядеть следы порошка было никак невозможно. Впрочем, кроме деда Трофима, особо никто и не искал. Дед был слишком стар, местные считали его чудаком. Поэтому никто не понял его странность – зачем искать да и почему. Перепуганные мальчишки разбрелись по домам, а тела погибших повезли в Еврейскую больницу.

Разговор с другом произвел на Володю такое серьезное впечатление, что он сам себе боялся признаться в этом. Слова Павла Дыбенко запали глубоко в его душу.

Постепенно работа в газете стала занимать в его жизни очень важное место. Без газетной привычной суеты Сосновский чувствовал себя как рыба, вытащенная из воды. А потому, не откладывая дела в долгий ящик, он решил заняться тем, что действительно было для него важно. Его очень интересовала история о том, что произошло на самом деле в Оперном театре.