Читать книгу "Странная практика - Вивиан Шоу"

Она расправила плечи, вздохнула – и двинулась обратно.

То существо за колонной не слишком радовало взор… и обоняние… даже со второго захода. Но теперь Грета знала, чего ожидать, и смогла смотреть на все глазами врача, так что ужас был оценен и зарегистрирован сознанием с клинической точки зрения.

Оно… он… был обнажен и покрыт мокнущими ожогами и шрамами от более давних повреждений, а по спине шли вздувшиеся полосы, похожие на следы кнута. Когда она видела этого индивидуума в прошлый раз, он был одет, как монах-бенедиктинец, в грубую коричневую шерсть, – и она мельком изумилась, куда делась его сутана: в такую холодную и мокрую погоду вряд ли он снял бы всю одежду добровольно.

Значит, кто-то… раздел его догола, бичевал до крови и… что?.. принес его сюда? В церковь? Или он сам сюда приполз в поисках убежища? Фасс сказал, что, судя по следам, он вышел из туннелей на поверхность, а потом добрался сюда.

Ее инстинкты врача напомнили, что, пока она пытается вообразить возможный ход дел, он теряет все больше жидкости… Господи, эти ожоги покрывают около восемнадцати процентов всей поверхности тела… и неизвестно сколько крови сочится из ран на спине, так что ей нужно что-то побыстрее с этим делать. Несмотря на вонь и то, что его искалеченные, слезящиеся глаза испускали ярко-голубой свет, Грета направилась к нему, разведя руки с раскрытыми ладонями: «от меня угрозы нет». Она не была уверена в том, что он ее видит, но, когда он сжался и попытался отодвинуться подальше, она решила, что он как минимум может определить движение. Ужасный скулеж повторился.

– Я не сделаю вам больно, – сказала она и солгала: вытаскивая его отсюда, она наверняка причинит ему очень сильную боль. – Я врач. Я хочу помочь. Вы меня понимаете?

– Нечистый, – прохрипел обожженный.

«Тут не поспоришь», – подумала она и с трудом сглотнула, борясь с новым приступом тошноты.

– Как вас зовут?

– Проклятый, – сказал он. – Отлученный.

Ему трудно было произносить слова, он говорил хрипло и невнятно – однако упрямо выговаривал слог за слогом.

Грета определила, что под всеми этими ранами и шрамами ему не больше двадцати пяти, и снова попыталась понять, кем надо быть, чтобы нанести кому-то такие травмы, а потом бросить одного, голым, истекающим кровью. Она мало что знала про отлучение, но не сомневалась в том, что его душа только выиграла от разрыва с такой группой. Тем не менее она решила изменить подход.

– Как вас звали до знакомства с ними?

Он хотя бы перестал пытаться отползти подальше, а еще через пару мгновений с хриплым стоном попытался развернуться из того клубка, в какой сжимался.

– Не знаю… – ответил он. – Холодно. Свет ушел. Божественный свет. Танцевал… и тот звук… тот ЗВУК! – Он замолчал и тряхнул головой, молча отрицая нечто, слышное ему одному. На пол полетели капли жидкости. – У меня в голове постоянно гудит. Голос… голос…

«Чей голос?» – мысленно спросила Грета, качая головой.

– Ничего страшного. Не будем пока об этом, – сказала она. – Надо вас отсюда забрать. Погодите минуту.

Прежде всего его следовало согреть. Она осмотрелась. Позади него висели какие-то пыльные бархатные драпировки. Грета решительно дернула за одну из них – и та рассталась с карнизом и упала тяжелыми складками, подняв тучу удушающей пыли. «Не идеально, но лучше, чем ничего, – подумала она. – Извини, архангел Михаил. Надеюсь на твое понимание». Взяв бархат, она встала на колени рядом с пациентом.

Он отпрянул, закрывая лицо руками, но Грета не сдвинулась с места, стараясь не обращать внимания на вонь. Спустя мгновение он посмотрел на нее сквозь пальцы.

На запястьях у него остались борозды от веревок. Его связали, а потом бичевали.

– Я не причиню вам вреда, – проговорила она негромко, остро сознавая, что этот человек пытался ее убить: прятался в темноте и приставил нож к ее шее. – Вы разрешите помочь?

Он уставился на нее своими жуткими глазами – и Грете показалось, что прошло ужасно много времени, прежде чем он кивнул. Она набросила бархат ему на плечи как можно бережнее, понимая, что любое прикосновение к его ранам будет болезненным. Он зашипел, но не сделал попытки отстраниться, а вскоре его пальцы осторожно ухватились за бархат, чтобы укрыться плотнее. Даже сквозь ткань она ощутила неестественный жар его кожи и выпирающие углы костей. Интересно, что едят эти голубые монахи – и когда они в последний раз кормили этого.

До того мгновения Грета отметала вопрос о том, что же с ним делать, который теперь решительно пробился на поверхность ее сознания. Она могла бы вызвать «Скорую помощь»… ей следует вызвать «Скорую помощь». Ему нужно в отделение неотложной помощи, в ожоговый центр… но нельзя было забывать о светящихся голубых глазах. Такого у людей не бывает. Это определенно и неоспоримо нечеловеческая черта – и она обернется проблемой, потому что любой врач, достойный своего белого халата, начнет задавать вопросы, как только такое увидит, а полученные им ответы породят новые, еще более острые вопросы. И эксперименты. И, вполне вероятно, буквально приведет к охоте на ведьм: расследование этого конкретного необъяснимого феномена очень быстро превратится в поиск других необъяснимых феноменов.

Вся ее практика – да и практически вся ее повседневная жизнь – базировалась на том, что обычному миру не известно (и не должно стать известно!) о существовании ее пациентов. Их безопасность, их благополучие, их заработки – само их существование зиждилось на том, что они продолжают считаться вымыслом. Отвезти этого… кем бы он ни был… в ближайшую больницу – значит недопустимо нарушить главное правило секретности. Ей не надо было долго думать, чтобы понять, что это означало бы для Фасса, для Ратвена, для Варни, для остальных лондонских вампиров… и оборотней… и мумий… и баньши… и гулей…

И даже если бы она сама была способна встать и уйти от этого почти обычного человека – уйти и предоставить его той судьбе, которая у него еще осталась… но этого она тоже не может: рано или поздно его найдут, и те, кто его найдет, начнут задавать неизбежные вопросы… и в результате возникнет все та же проблема. Все дороги ведут к бригаде с вилами и факелами – за исключением одной.

Грета послала все в глубочайшие пропасти Эреба и вытащила телефон.

– Фасс, – сказала она, как только он ответил, оборвав даже «алло», – меня нужно доставить в мою приемную, а этот парень идти не сможет. Ты способен каким-нибудь образом переместить кого-то из храма?

– Не знаю, – ответил он, – и никогда не пытался узнать. Надо полагать, сейчас самое время выяснить.

От усталости и смиренной готовности, звучавших в голосе Фаститокалона, у Греты больно сжалось сердце, и она мысленно пообещала: когда эта история закончится, она сделает что-то – что угодно, – чтобы его отблагодарить. Грета не повернула головы, когда двери храма открылись, не обернулась на звук шагов: она не спускала глаз с трясущейся фигуры своего пациента до тех пор, пока Фаститокалон не подошел к ним и не протянул руку.