Читать книгу "Т-34. Выход с боем - Александр Лысев"

– «Офицер за пулеметом пострашнее целой роты!» – особо старательно и намеренно громче выводили чины команды. Все знали, что этот куплет посвящался их начальнику.

Подпоручик, строгий и требовательный в любое время, позволял себе чуть улыбнуться, шагая сбоку от колонны. Он погиб в бою, отражая атаку красных, наседавших на их теснимую с трех сторон роту. Раненный, остался один за пулеметом. Приказал остальным отступать, пресек все возражения и добился беспрекословного выполнения своего распоряжения. У многих отходивших солдат тогда на глазах сверкнули слезы. А Епифанов за те два последующих года прошел по степям южных губерний до самой новороссийской эвакуации…

Багряная полоска заката почти полностью утонула в далеких просветах между деревьями. Епифанов посмотрел на часы – пора было будить капитана.

Терцев заступил дежурить за пулеметом на броне, когда уже смеркалось. Было слышно, как возится и скрипит сиденьями внизу Епифанов, устраиваясь на ночлег. Затем все быстро затихло. Капитан осторожно спустился на землю, обошел вокруг танка. Снова забрался наверх, прислонился спиной к башне. Подумал о Ветлугине – будем надеяться, что с ним все хорошо. Сам не зная отчего, достал из нагрудного кармана гимнастерки крестик. Подержал его на раскрытой ладони и зажал в кулаке.

История с крестами происходила из 1943 года. Тогда к ним в батальон пришел с очередным пополнением молодой, только из училища, младший лейтенант Коля Горчаков. Скромный парень с застенчивыми манерами, казалось, не особо подходил для должности командира танка. Стоял август, шли тяжелые бои на харьковском направлении. Советская 5-я гвардейская танковая армия под командованием генерал-лейтенанта П. А. Ротмистрова столкнулась с элитными панцер-гренадерскими дивизиями СС «Дас Райх» и «Тотенкопф». Впрочем, тоже весьма потрепанными после Курской битвы. Это, однако, не помешало им под Богодуховым нанести ряд чувствительных контрударов войскам Степного фронта. У Терцева до сих пор стояло в памяти огромное, выше человеческого роста, поле подсолнухов. Подминая их гусеницами, танки двигались вперед. А на краю этого поля их встретила вражеская засада – «пантеры», «тигры», «фердинанды» и расставленные между ними 88-миллиметровые зенитные орудия. Черный от копоти, в прожженном комбинезоне, Терцев тогда чудом пешком выбрался с этого поля обратно. Где-то за спиной в общем хаосе чадных костров осталась догорать и его «тридцатьчетверка».

В то лето танки с обеих сторон горели, как свечки. За жизни танкистов никто не дал бы и ломаного гроша. Потери в машинах и экипажах были огромными. Хоть Харьков и удалось взять 23 августа, окружить противника, как это задумывалось, не получилось – части оборонявшего город XI армейского корпуса вермахта благополучно отступили на запад. По итогам Белгородско-Харьковской наступательной операции к началу сентября 1943 года от их целой танковой армии осталась всего лишь сводная бригада. Только к середине осени армия была снова приведена в боеспособное состояние. Командующий Степным фронтом генерал Конев остался тогда крайне недоволен действиями Ротмистрова. Оно и немудрено – только в августовских боях на этом направлении советскими войсками было потеряно около двух тысяч танков.

Коля Горчаков в августовских боях выжил. За месяц два раза горел, сменил в общей сложности три экипажа. Уцелевшие один из десяти после первого боя училищные мальчишки-лейтенанты набирались боевого опыта быстро. При этом Коля оставался таким же скромным и застенчивым, как и в день своего появления в батальоне. Терцев не знал, как так получилось, что Горчаков был назначен комсоргом батальона. К своим дополнительным обязанностям младший лейтенант Горчаков относился очень добросовестно. Можно сказать, с душой. Вечерами в минуты затишья сам обходил смертельно уставшие экипажи, вповалку валявшиеся прямо на земле рядом со своими машинами после окончания всех работ. Находил слова ободрения, а еще утешения, что ли. Да, пожалуй, именно так – утешения. Терцев за свою советскую жизнь отродясь не видал таких собраний. Они проходили без шаблонных статей из газетных передовиц. Для каждого Коля находил нужные слова – о доме, о семье, о товарищах. И конечно, о Родине, о родной земле. О том, кто мы, откуда и зачем на ней. Получалось это на удивление не казенно и искренне. Много рассказывал из истории – причем давней, даже былинной. Знал ее прекрасно и умел донести до солдат в понятной им форме. Его слушали с неподдельным интересом, к нему тянулись. Просто удивительно, что на такое оказался способен совсем молодой парень. И откуда только Коля находил силы – ведь и сам тоже уставал смертельно, тянул фронтовую лямку наравне со всеми.

Перед лицом опасности все в человеке обнажается. Поскольку опасности они подвергались ежеминутно, все были постоянно друг у друга как на ладони. Те, кто оставался в живых. Все то время, пока оставались в живых. По меркам обыденной жизни, Коля Горчаков пробыл в танковом батальоне совсем недолго. Но на фронте под огнем время течет по-другому. За войну Терцев повидал многих замечательных ребят. Большинства из них уже не было в живых. Причем очень быстро. Многих из них он мог вспомнить, но постоянно в голове не держал никого – иначе можно было сойти с ума. Наверное, для этих воспоминаний придет время после окончания войны. Если суждено дожить до ее окончания. Однако Горчаков был исключением. Удивительным и светлым на фоне грязи, боли, смерти и постоянной тяжкой работы, сроки завершения которой немыслимо было и предположить. Наверное, сейчас и не надо было об этих сроках думать – просто нужно было делать свое дело. Но младшему лейтенанту Коле Горчакову удалось вложить и пробудить в них мысли и чувства, с которыми их каторжный фронтовой труд становился чуточку легче. Настолько, насколько на войне вообще возможно говорить о мыслях и чувствах. В общении с ним от их фронтового труда появлялось ощущение того, что на Руси называлось несением креста. Вполне очевидно, что для большинства смертельного, но абсолютно для всех не безнадежного. Потому что все бессмысленно, если кончается здесь. Даже счастье будущих поколений, о которых им постоянно твердили. Это было то, чего не хватало многим из их ровесников, воспитанных на лозунгах, идеях и в лучшем случае на декларируемых моральных нормах. Такая потребность обнажилась именно на передовой. Совсем мальчишке, Коле Горчакову удалось вдохнуть в эти нормы содержание, начинавшее выходить за привычные им пределы, которыми они постоянно были ограничены в окружавшей их до войны действительности. Намного позже, но чем дальше, тем глубже Терцев станет понимать, что это было приближение к вере. Не секрет, что в окопах атеистов не бывает. Да и самый воинственный атеист, по сути, являет собой вывернутого наизнанку религиозного фанатика. Коля Горчаков воевал с врагом, но не воевал с самим собой. Это чувствовалось, это выплескивалось из него наружу. В немыслимой фронтовой обстановке он находил в себе силы делиться этим с другими. Терцев практически ничего не знал об этом пареньке, но с какого-то момента их общения понял, что комсорг – глубоко верующий человек. Хоть о своих чувствах сам Горчаков за все время не сказал ни слова. Зато в каждой беседе обычными словами на простых примерах затрагивал то, что составляет основу любой религии. Наверное, по большому счету, это были слова и примеры о добре и зле. Но таких далеко идущих обобщений они тогда точно не делали. Хотя бы потому, что просто некогда было. А вот готовность прикрыть, пожертвовать собой ради товарища была большинству из них близка и понятна. Поэтому, когда среди поредевших экипажей терцевской роты Коля Горчаков произнес несколько непривычные по форме слова о том, что нет больше той любви, как если кто положит жизнь свою за друзей своих, все с ними согласились. Хотя казалось бы, уж какая может быть любовь на войне. Но ее восприняли, потому что человек не может жить одной только ненавистью или идеей. Иначе это будет исключительно одержимость. Ненависть и ярость, причем справедливые, были нужны на войне как очень значимая движущая сила. Но, слушая Горчакова, они не хотели быть только одержимыми. Потому что действительно поверили, что только здесь все не кончается. И для них на фронте, и для их близких в тылу. И для всей Родины тоже. Безусловно, каждый очень хотел выжить. День ото дня вокруг них случались сотни и тысячи смертей. Собственно, с ними и случались. Но, как ни парадоксально, на фоне всего этого, не в силах отменить эти смерти, то, о чем говорил Коля, являлось жизнью и надеждой. А ведь надежда так нужна человеку.