Читать книгу "Стальной век. Социальная история советского общества - Вадим Дамье"

ствах и образования кредитных товариществ. «…Для усиления интенсификации и повышения доходности необходимо решительно бороться с попытками частых переделов» земли, — говорилось в решении156. Общая сумма единого сельскохозяйственного налога была снижена до 280 млн. рублей. Ведущий идеолог партии Н.И.Бухарин заявил, что «у нас почти нет нэпа в самой деревне»185 и призывал крестьян «обогащаться», не боясь ограничений со стороны государства.

Социальный смысл политики «расширенного» НЭПа хорошо понял меньшевик Н.Валентинов, работавший в 1920-х гг. в российском хозяйственном аппарате. Конечно, большевистская власть не пошла на введение частной собственности на землю, но все же «некая схожесть с мероприятиями Столыпина очевидна, — замечал он. — У Столыпина — борьба с земельными переделами и организация землеустроительных работ для насаждения прочных крестьянских хозяйств, отрубов и хуторов. По этому же пути пошла и аграрная программа 1925 г.»186.

Характерно, что сами крестьяне оценивали реформы НЭПа по-разному. Они с удовлетворением восприняли облегчение своего положения. Но многие крестьяне были недовольны очередным наступлением на общинные принципы. Автор одного из крестьянских писем упрекал составителей Земельного кодекса в том, что те «отрицают уравнительность» и стремятся успокоить противников перераспределения земли («конечно, богатеев и небедняков»). Они хотят «отказаться от социализации, исковеркать революцию», — возмущался крестьянин Я.Шепелев. «…На то и революция, чтобы сделать уравнение, а не лить кровь напрасно, чтобы пробраться в Кремль, а потом вышвырнуть за борт неимущих»187.

Кооперация по-прежнему оставалась огосударствленной, причем кредитно-сбытовые кооперативы явно опережали производственные. Как утверждает российский исследователь В.Л.Телицин, имеются свидетельства о том, что крестьяне иногда пытались игнорировать учреждаемые «сверху» кооперативы и «создать действительно добровольные кооперативы, получившие в официальных документах название «диких». Однако подобные попытки быстро и жестоко пресекались»188.

В целом, в первые годы НЭПа действительно удалось восстановить и значительно увеличить сельскохозяйственное производство. Благосостояние сельских жителей в первой половине 1920-х гг. выросло не только по сравнению с периодом гражданской войны, но и с довоенным временем. В деревне теперь преобладало «среднее» крестьянство, к которому

Бухарин Н.И. Избранные произведения. М., 1988. С. 135.

в 1924 г. относилось свыше 61 % хозяйств, причем, как отмечают исследователи, «осереднячивание» в значительной степени означало выравнивание крестьянской массы «по низшему уровню обеспеченности средствами производства и прожиточного уровня». Обычно в таких хозяйствах, которые и производили большую часть сельскохозяйственной продукции, было до 5 «едоков», включая 3 трудоспособных, 1–2 головы рабочего скота и 1 корова (данные для Центрально-земледельческого района). Часто им не хватало земли, и они арендовали ее для обработки. Количество «бедных» крестьян, которых было большинство в дореволюционной деревне, к началу 1924 г. сократилось до 36 %. В их хозяйствах часто не было лошадей, а нередко — и коров. Бедняки зачастую арендовали скот и инвентарь, сдавали землю в аренду189.

Но наряду с тенденцией к «осереднячиванию» существовала и другая — направленная к росту социального расслоения. Расцветали богатые хозяйства, широко прибегавшие к найму рабочей силы и накоплению земли в форме ее аренды. По производительности они значительно опережали хозяйства общинников — «середняков». Богачи («кулаки») пользовались поддержкой местных властей, а иногда, занимая ключевые посты в сельсоветах, и сами становились такой властью. С другой стороны, за 1921–1923 гг. с 816 тыс. до 2,2 млн. выросло число неимущих сельских батраков. Последние жили в тяжелых условиях. Их положение ярко рисуют письма, которые в те годы направляли бедные крестьяне в газету «Батрак»: «нет просвещения, живем в темноте», «в полной кабале кулаков», «о детских садах и яслях мы понятия не имеем», богачи «дают батраку столько, чтобы он не подыхал с голоду»157.

Правда, и большинство «середняцких» хозяйств было, как тогда говорили, «маломощными». По официальным данным, которые привел на 13 съезде большевистской партии в 1925 г. Л.Б.Каменев, на долю 74 % наиболее бедных хозяйств («бедняцких» и отчасти «середняцких») приходилось всего 40 % посевов, 50 % скота и почти половина потребления продуктов городской промышленности. 18 % хозяйств распоряжались четвертью всех посевов и поголовья скота и потребляли 30 % городских изделий. Наконец, на 8 % наиболее зажиточных хозяйств приходилось 34 % посевов и четверть поголовья скота. Они покупали около 20 % городских изделий191.

«Среднее» крестьянство было недовольно тяжестью государственного налога, нехваткой скота, удобрений и инвентаря. Политика государства состояла в поддержании сравнительно низких закупочных цен на хлеб при одновременном сохранении на высоком уровне цен на изделия городской промышленности. Как только наблюдался неурожай, власти вмешивались

в ценообразование и административным методом снижали хлебные цены (например, во время неурожая 1924 г., дождей и обострения нехватки городских товаров в 1926 г.). К тому же, в 1926 г. был значительно увеличен сельхозналог, усилены меры по принудительному взиманию недоимок, а в уголовный кодекс была внесена статья, карающая за «злостное повышение цен».

Растущее недовольство в деревне вызывало и усиление кулачества. В 1925 г. в докладах политической полиции ГПУ отмечалось, что «связь низового соваппарата с кулаками — обыденное явление по всем районам Союза»158. В отличие от большевистских властей, которые определяли «кулаков» прежде всего по благосостоянию крестьянского хозяйства, сами крестьяне считали «кулаками» тех, кто нанимает рабочую силу, занимается торговлей, посредничеством, ростовщичеством, а также стремится к голой наживе любой ценой. «В своей деревне всякий крестьянин очень хорошо знает, кто как нажил состояние: своим ли трудом или чужим… Не богатство, а его душу называют кулаком, если она у него кулацкая», — писали крестьяне159. С такой же ненавистью они нередко относились и к городским богачам, и к ответственным партийным и государственным работникам, обладавшим растущими материальными привилегиями.

В 1924 г. с мест сообщали, что общинники вновь стихийно начали «черный передел» земли. Крестьяне нередко бойкотировали выборы в сельские Советы, отказывались продавать хлеб по установленным сниженным ценам. В середине 1920-х гг. усилились и распространились настроения в пользу создания собственного движения — крестьянских союзов. Эти союзы рассматривались крестьянами наполовину как профсоюз, наполовину — как политическое движение. Широта выдвигаемых при этом требований (от «справедливых» цен, развития добровольной кооперации и кооперативного продуктообмена с городом до обеспечения свободных выборов в Советы) позволяет говорить о своеобразном крестьянском синдикализме тех лет.