Читать книгу "Повседневная жизнь благородного сословия в золотой век Екатерины - Ольга Игоревна Елисеева"

И через много лет Екатерина оставалась весьма пристрастна к победам своей юности, маленьким шалостям и обманам. Например, она придумала седло, которое сочетало конструкцию дамского и мужского. Со двора великая княгиня выезжала боком, а оставшись только в обществе своих берейторов, перекидывала ногу и скакала по-мужски. Ей нравились опасные затеи, охота и дальние поездки. Возможно, неумеренным лихачеством и неженской храбростью молодая Екатерина компенсировала то приниженное положение, которое занимала в семье и при дворе Елизаветы Петровны — презрение и грубость мужа, издевательства и мелочные придирки свекрови. В этом смысле верховая езда и стрельба из ружья как никакое другое средство позволяли женщине самоутвердиться. Понятно самолюбование, с которым Екатерина вспоминала свои успехи.

До 80-х годов императрица все еще охотно ездила верхом, особенно на даче, о чем свидетельствуют ее переписка и камер-фурьерский журнал. Царская конюшня насчитывала около 1200 лошадей. Любимым жеребцом государыни был Бриллиант, «бурый, в мелкой гречке, варварийской породы». Он и другой жеребец — Каприз — позировали скульптору Фальконе, когда тот работал над фигурой «Медного всадника». По приказу Екатерины опытный берейтор Афанасий Тележников на полном скаку взлетал на помост и на мгновение удерживал коня, подняв на дыбы, а скульптор тем временем делал наброски[196].

Дачное катание императрица закрывала своеобразным праздником для всех, служивших на ее конюшнях. По возвращении в столицу из загородных резиденций, обычно 18 августа, она посылала офицерам по бутылке шампанского, обер-офицерам — красного вина, а простым конюхам — водку, пиво и мед. В этот день было запрещено брать лошадей из императорской конюшни и вообще беспокоить ее штат, славно потрудившийся летом при перевозке двора.

С холодами начиналась более скучная жизнь. Есть свидетельство о том, что в Петербурге императрица выезжала неохотно — раза три-четыре за зиму. Как-то у нее разболелась голова и ей посоветовали прогуляться в санях по морозному воздуху. Хворь как рукой сняло. Но на следующий день Екатерина отказалась от проверенного средства со словами: «Что скажет народ, когда увидит меня на улице два дня с ряду?»[197] Такой отзыв легко объяснить — стоило карете с государыней выехать в город, как за ней увязывались целые толпы зевак. Екатерина этого не любила. Когда в 1787 году она отправлялась в Крым, фаворит А. М. Дмитриев-Мамонов обратил ее внимание на скопление народа, провожавшего царский поезд. «И медведя кучами смотреть собираются»[198], — с легким раздражением ответила императрица.

Впрочем, иногда в погожий зимний денек или на Масленицу Екатерина баловала придворных широким катаньем. Закладывалось трое больших саней по десять — двенадцать лошадей в каждые, сзади к ним цеплялись сани поменьше, и множество народу отправлялось в царском поезде за город к Чесменскому дворцу, где граф Алексей Григорьевич Орлов давал государыне и гостям обед. Затем гуляющие устремлялись проселочными дорогами к Неве. У казенной Горбылевской дачи были устроены высокие ледяные горы, с которых приехавшие катались на салазках, а императрица смотрела на них из теплого павильона на берегу реки. Вечером, накатавшись, насмеявшись и набарахтавшись в снегу, придворные «тем же поездом» ехали в Таврический дворец князя Потемкина, там ужинали и возвращались домой уже при свете факелов и осмоленных бочек. Перед санями императрицы скакал отряд лейб-гусар, такой же эскорт замыкал процессию.

В те времена в России еще не привилась привычка ежедневной пешей прогулки в любую погоду. Путешествовать на своих двоих считалось уделом простолюдинов. Человеку благородного происхождения пристало разъезжать верхом или в карете. Рассказывая о жизни в Москве у княгини Дашковой, Кэтрин Вильмот писала: «Мы с Матти каждый день гуляем по глубокому снегу неподалеку от дома, чем немало развлекаем русских, которые буквально никогда не ходят пешком». Речь, конечно, о дворянах. Но и крестьяне предпочитали выходить зимой только по делам. В имении княгини Троицком желание сестер-ирландок гулять по заваленным сугробами дорожкам парка воспринималось дворней как странная затея. «Всякого, кто не имеет привычку сидеть взаперти, считают сумасшедшим, — жаловалась Кэтрин в письме Анне Четвуд. — Тем не менее каждый день я совершаю пешие прогулки перед завтраком и перед обедом»[199].

Чтобы изменить отношение к такому гулянью, понадобилась мода. Традиция совершать променады, невзирая на капризы природы, пришла из Англии. Позднее она соединилась с культурой дендизма — ежедневной прогулкой лондонского денди — и так попала к нам в первой четверти XIX столетия. Петербургские щеголи испортили немало брюк, путешествуя по слякотным улицам столицы и подражая собратьям из туманного Альбиона.

Екатерина II была одной из первых любительниц пеших прогулок Весной и осенью в погожие дни она позволяла себе размяться даже в Петербурге. Джакомо Казанова, посетивший Россию в 1767 году, встретил государыню именно во время моциона в Летнем саду, где она запросто прохаживалась одновременно с другими посетителями: «Тут я увидел в середине аллеи приближавшуюся ко мне государыню, впереди граф Григорий Орлов, позади две дамы. По левую руку шел граф Панин, она беседовала с ним. Я двинулся в живую изгородь, дабы пропустить ее; поравнявшись, она, улыбаясь, спросила, пленился ли я красотой статуй…»[200] Казанова показался Екатерине приятным собеседником, и она еще несколько раз удостоила его разговора во время утренних прогулок По словам итальянца, они происходили «спозаранку», когда в Летнем саду было еще мало народу.

Камер-фурьерский журнал показывает, что на прогулках Екатерину часто сопровождали ее придворные дамы: графиня П. А. Брюс, графиня А. С. Протасова, А. Н. Нарышкина или камер-юнгфера М. С. Перекусихина. К последним годам царствования относится забавный случай. Как-то императрица и одна из ее пожилых подруг, мирно беседуя, сидели на лавочке в Царском Селе. Мимо прошли молодые офицеры, только что сменившиеся с дежурства, и даже не поприветствовали старушек. Спутница Екатерины окликнула невеж и устроила им разнос за непочтение к государыне. «Полно, не сердись, — остановила ее императрица. — Лет тридцать назад они бы так не поступили».

«Монастырки»

Иногда после обеда Екатерина оставляла все дела и отправлялась навестить воспитанниц Смольного общества благородных девиц. С одной из них — Александрой Лёвшиной — она даже состояла в переписке. «Черномазая Лёвушка! Я хотела садиться в карету, когда получила твое приятное письмо, и намерена была ехать прямо в монастырь тебя увидеть, — сообщала государыня. — Но, извините, великий холод меня удержал… Когда большие морозы убавятся, я приеду на целое послеобеденное время присутствовать при всех ваших различных занятиях, ежели мои то позволят»[201].