Читать книгу "Упадок и разрушение Британской империи 1781-1997 - Пирс Брендон"

Движение к самоуправлению в Индии нельзя будет остановить, как и самоуправление в Британии. Сам Рой с таким энтузиазмом поддерживал расширение особых прав Соединенного Королевства, что угрожал отказаться от своей клятвы верности империи, если Закон о реформе 1832 г. не примут. Даже когда британские владения разрастались как вооруженная автократия, микроскопический росток демократии и борьбы за свободу личности уже пробивался в рамках империи. Как пишет один современный ученый, империя «родилась с генетическими недостатками, которые ее похоронят»[370].

Каким бы ни оказалось будущее Индии, ее чрезвычайная важность в качестве азиатского довеска к Британии установилась к концу наполеоновских войн. Довольно странно то, что Индостан при этом захватил британское воображение. Завсегдатаи лондонских клубов зевали во время рассказов об охоте на тигров и на кабанов с копьем. Индийская скука стала предметом шуток в английской жизни и литературе. Англичане не знали «о специальных уполномоченных и цистернах для воды, о стоящих с опахалами слугах, индийских полковниках и бренди, разбавленном водой». (Или их все это не волновало)[371]. Говорили, что даже в Вестминстере результат дополнительных выборов в Фалмауте вызвал больше интереса, чем судьба «британского раджи». «Парламент презирает Индию, — писал Маунтстьюрт Элфинстон, — он никогда не станет ссориться с министерством из-за нескольких миллионов черных мошенников, у которых нет права на голосование»[372].

С другой стороны, ценность принадлежащего империи гарнизона-государства оказалась несомненной. Индия являлась самым имперским элементом в случайном наборе разнообразных владений Джона Булля за океаном. Она стала империей внутри империи.

Страна великанов в рабстве у Лилипута и, Индостан подтверждал положение Британии в качестве мировой державы. Это давало уникальный престиж правящей нации. Индия обеспечивала рабочие места подготовленным должным образом молодым людям. В 1809 г. основали Хейлибери для их подготовки, хотя студенты считали колледж скорее фарсом в том, что касалось образования[373].

Поговорка, появившаяся в середине XVIII века и повторявшаяся на протяжении двухсот лет, гласит: потеря Индии фатально запятнает славу Англии. Это понизит ее статус до второсортной страны, до уровня Бельгии, как иногда говорилось. Такая потеря сделает Соединенное Королевство незначительным в глазах Европы и мира[374].

Опасения из-за потери Индии при внутреннем восстании или вторжении извне, либо в результате трусливого отказа от имперских обязанностей, все больше становились навязчивой идеей для британцев. В результате так называемая «оборона» британских владений стала вопросом строительства новых опорных пунктов и фортов, занятия удаленных бастионов и барбаканов. Критики вроде Джеймса Милла говорили: расширяя свою территорию, Британия просто приобретала новых врагов. Но желание охранять Индию сделалось огромной движущей силой. Казалось, оно может зайти очень далеко. Дизраэли скажет: те, кто постоянно твердил об угрозах Индии, смотрели только маломасштабные карты (что было неизбежно, поскольку пока не существовало карт Центральной Азии, выполненных в большом масштабе). Лорд Солсбери жаловался на военных, которые хотели «расквартироваться на Луне, чтобы защитить нас от Марса»[375].

Поэтому целью огромных шагов вперед, сделанных империей, когда борьба с Францией достигла высшей точки после потери американских колоний, была именно защита Индии — жизненно важного источника силы Британии. В ответ на часто повторяемую аксиому «Джон-компани» о том, что мыс Доброй Надежды — это «Гибралтар для Индии»[376], Британия наконец-то аннексировала его у голландцев в 1806 г.

Средиземноморье стало еще одним ключевым путем, который следовало охранять, путем усиления и расширения за счет островов[377]. Мальта, которую Нельсон считал самым важным внешним форпостом Индии[378], была захвачена в 1800 г. К ней добавились Корфу, Ионические острова и Сицилия, которую ее временный диктатор, бывший губернатор Мадраса лорд Уильям Бентинк, мечтал сделать «королевой наших колоний»[379].

Влияние Королевского Флота распространялось на берега от Оттоманской империи до Триполи, где генеральный консул Британии считался силой, стоящей за спиной паши. Торговля шла под прикрытием военных знамен, а Средиземное море фактически сделалось «mare nostrum» — «нашим морем» для Британии.

Соединенное Королевство правило и в Индийском океане, захватив французскую базу военно-морского флота на Маврикии (1810 г.) и голландский торговый пост на Цейлоне. Остров был окончательно подавлен к 1818 г. после ужасающе жестокой войны. Правитель Канди отправил одну группу пленных британцев назад в Коломбо с отрезанными ушами, носами, а также привязанными к шеям руками. На это зверство в полной мере ответили зверствами.

Основной ценностью на Цейлоне стала великолепная гавань Тринкомали, которая выглядела, как тропическое озеро Виндермере, обладая уникальным положением огромного центра восточной торговли, еще одного Гибралтара Индии и арсенала Востока»[380].

Другой гаванью, которая могла с ней сравниться и находилась в пределах досягаемости от Коромандельного берега, мог стать только Сингапур. Сэр Стэмфорд Раффлз, который сделал карьеру, поднявшись с должности мелкого служащего «Ост-Индийской компании» до хозяина Явы в 1811 г., быстро заметил уникальный потенциал Сингапура. Раффлз говорил о том, что он «кроток, словно девственница, но ненасытен в амбициях»[381]. Его главной амбицией стало уничтожение империи голландцев на юго-восточном фланге Индии.

Раффлз утверждал (и не без оснований), что голландцы жестоки и коррумпированы, а расширение британского влияния служит гуманным целям. Получилось, что сам основатель колонии оказался поразительно снисходителен и относился терпимо к племенным обычаям малайских племен, которые ни в коей мере не были гуманными. «Они неплохие люди, — писал он, — несмотря на то, что едят друг друга».