Читать книгу "Последний штурм — Севастополь - Сергей Ченнык"

Находившиеся ближе к Балаклаве, у моста через Алсу турецкие войска (дивизия под командованием Осман-Паши), по мнению Базанкура, в силу гористого рельефа местности и удаленности от Федюхиных высот, имели мало возможности своевременного выхода к полю сражения и потому их влияние на его ход представлялись сомнительными. В то же время они являлись важным компонентом неприятельской обороны, так как могли в решающий момент сражения, в случае если что-то пойдет не по французскому сценарию, в нужное время появиться в нужном месте, серьезно повлияв на ситуацию.

Таким образом, Федюхины высоты представляли собой «…идеал чисто-пассивной позиции», образуя «…ряд холмов, в виде кривой несколько вогнутой вовнутрь, прикрытых … водным пространством, что вместе составляло как бы бруствер и ров».

Построением обороны союзники решили главную задачу — обезопасили свои осадные позиции от возможного наступления русских. Кроме того, одна из главных баз снабжения — Балаклава, теперь была по их мнению надежно прикрыта. Даже прорвавшись в долину, русские были бы вынуждены начинать новый штурм высот, на которых к тому времени прочно обосновались морские батареи британцев.

Оценивая занимаемую союзниками позицию на Федюхиных высотах и по берегу Черной речки, французский главнокомандующий говорил, отвечая на вопрос Рагла-на незадолго до смерти последнего: «Наши позиции превосходны…».

Эрбильон, инструктируя своих командиров, обращал внимание, что позиции линии Черной речки ни в коем случае не должны быть отданы неприятелю: «Необходимо точно определить направление наступления, которое выберет враг и как только появится благоприятный момент — атаковать его всеми силами. Командиры дивизий, занимающих позиции, могут быть уверены в своевременной поддержке».

У самого Эрбильона давно был заготовлен заранее план действий на случай атаки русских. Судя по месту, с которого он собирался управлять ходом сражения, основной замысел сводился к фланговым атакам пехотных батальонов вдоль склонов Федюхиных высот, с постепенным наращиванием их введением резервных бригад. Схема почти классическая. Роль «наковальни» отводилась бригаде Клера и конечно войскам, занимавшим высоты, а «молотом» становились резервные части: бригада Сенсье и дивизия Дюлака.

Русские воска переходят мост в сражении на Чёрной речке. Рисунок из английской газеты. 1855 г.

От крепости «наковальни» зависел успех, потому Эрбильон не зря акцентировал внимание на стойкости, успех задуманного зависел именно от нее в сочетании с гибкостью. Войскам, защищавшим Федюхины высоты, не требовалось стоять насмерть. От них требовалось лишь одно — связать русских боем, нанести им максимально возможные потери, заставить их застрять в «вязкой» обороне, остановиться, а потом лишь дожидаться резервной пехоты и артиллерии.

Для французов очень был важен временной фактор. Им нужно было как можно скорее «перемолоть» на Федюхиных высотах русскую пехоту, чтобы не позволить остальным силам Горчакова прорвать оборону сардинцев и довести дело до прорыва к Балаклаве.

В отличие от наступательной, любая оборонительная операция в большой степени импровизация, нежели заранее пошагово спланированные действия. Для Пелисье и Эрбильона было важно учесть все возможные варианты действий Горчакова, а в идеальном варианте — заставить его действовать по предложенному ими сценарию. В этом был главный замысел будущего сражения и нужно сказать, в этом они преуспели.

ВЫДВИЖЕНИЕ РУССКИХ ВОЙСК: ТРУДНЫЙ ПУТЬ НА ЭШАФОТ

«Видно мы прогневили Бога, что паше дело 4-го августа не удалось».

Капитан-лейтенант П.И. Лесли

По воспоминания командира батальона Одесского егерского полка подполковника князя Дмитрия Святополк-Мирского, переведенного в Крым летом 1855 г. с Кавказа и назначенного на эту должность непосредственно перед сражением, доведение диспозиции было проведено до полковых и батальонных командиров вечером 2 августа 1855 г.

К готовящемуся бою офицеры полка отнеслись по-разному. К концу первого года борьбы за Севастополь особого энтузиазма в этой среде уже не наблюдалось: «Настроение всех было серьезное, решительное, спокойное, но несколько грустное, можно сказать безнадежное. Мы вышли вместе с моим командиром, полковником Скюдери. Он сам указал мне палатку и отложил до другого дня прием батальона. Грустно провел я эту ночь, тяжело мне было мое одиночество, без друзей, товарищей и даже знакомых».

По мнению Святополк-Мирского, поводом для столь откровенной обреченности было неверие большинства офицеров в успех дела. К сожалению, не только офицеры, но и генералы не пылали больше энтузиазмом грядущей славной победы. Всеми овладели тяжелые предчувствия надвигающейся беды: «К следующему утру, за исключением доктора, всем присутствующим было суждено быть убитыми или тяжело ранеными. Предметом разговора было, разумеется, предстоящее сражение. Я был поражен мрачным настроение моего начальника и новых товарищей. Видно было, что они готовы умереть, обрекли себя на жертву, но без всякой надежды не только на успех, но даже на принесение какой-нибудь пользы общему делу. Такие безотрадные чувства и убеждения были для меня совершенною новостью и потому я стал несколько их оспаривать, утверждая, что несмотря на качества наших западных врагов, при равенстве сил, нет никакой причины считать себя вперед побежденными».

Для прибывшего с Кавказа, где он служил в составе Тенгинского пехотного полка, Святополк-Мирского, такое положение было удивительным. Оно было диаметрально противоположным тому, к которому он привык на том театре военных действий. И князь имел право на такое мнение, будучи одним из наиболее заслуженных и известных на Кавказе офицеров, которому была доверена честь встречать в составе почетного караула в 1850 г. прибывшего в штаб-квартиру Кабардинского полка наследника престола, будущего императора Александра II.

Поручик артиллерии Лев Толстой — участник сражения на Чёрной речке.

В марте 1855 г., отвергая обвинения в адрес Н.Н. Муравьева, Святополк-Мирский писал: «…мы не обманывали Россию в течение четверти века, она смело может гордиться нами и сказать, что нет армии на свете, которая бы переносила столько трудностей и лишений, сколько кавказская!».

Увы, в Крыму к августу 1855 г. настроения среди офицеров и солдат были другими. 4 августа

1855 г. было знаменательно тем, что веры в успех начинавшегося предприятия не было: «…Главнокомандующий вел свою армию в бой против воли, подчиняясь мнениям и требованиям других; он вел ее не только без уверенности достигнуть решительных результатов, но даже без всякой надежды на какой-нибудь успех; надежда его была так слаба, что он предполагал возможность совсем не давать бою разыгрываться и ограничиться одним усиленным обозрением неприятельского расположения. Он вел значительные силы к позиции противника и заранее хлопотал письменно в Петербург о своем оправдании, сваливая вину в ожидаемой им неудаче на своего предшественника, оставившего ему столь роковое наследство.