Читать книгу "Язык огня - Гауте Хейволл"

Несчастье случилось на обратном пути. Он ехал на большой скорости вниз с горы, не вписался в поворот, так что машину вынесло с дороги, и она въехала в дерево. Тогда-то он и ударился головой. Это стало известно во время судебного разбирательства. Сам он полагал, что удар мог сказаться на событиях последующих двух суток. Он объяснял, что в голове его что-то произошло, и это что-то не поддавалось его контролю. Согласно заключению врача, он получил несколько порезов и царапин на лице, предположительно в результате столкновения, но следы органических повреждений мозга обнаружены не были.

И тем не менее.

Удар в голову был не настолько сильным, чтобы Даг не смог сам добраться до людей, и уже спустя полчаса сосед трактором вытянул машину. Оказалось, что она получила лишь незначительные повреждения. Бампер был слегка помят. Одна фара оказалась разбита, другая торчала вверх. А в остальном автомобиль был цел и пригоден для езды. Просто повезло. Сосед, однако, беспокоился, положил руку Дагу на плечо, долго смотрел в глаза, но тот несколько раз заверил, что он в полном порядке. Ну, удар в голову, ну, несколько царапин на лбу, вот и все. Это было до того, как он увидел себя в зеркале и обнаружил кровь. Он сел в машину и попросил соседа быть бдительным и дать знать, если обнаружится хоть что-то подозрительное. И уехал, а фара так и торчала вертикально вверх, в сторону светлого неба.

Наступил вечер, наступил поздний вечер. Солнце зашло.

На табуретке в центре кухни в Скиннснесе сидел Даг, а Альма обрабатывала его раны на лбу. Сперва она промыла их теплой водой, потом стала осторожно чистить кусочком ваты, смоченной в перекиси водорода, и тогда он дернулся:

— Больно, мама!

— И должно быть больно, — ответила она и улыбнулась. — Значит, действует.

Затем она вытерла остатки крови на щеке и шее.

— Вот ты и готов, — сказала она.

Он поднялся, взялся осторожно за голову и улыбнулся ей той самой улыбкой, от которой она всегда приходила в умиление.

Начиная с полуночи все автомобили, проезжавшие через поселок по трассе 461, останавливала полиция. На Фьелльсгорьшлетте стоял патруль. Полицейский прятался в придорожной канаве и вылезал из нее всякий раз, когда приближалась машина, передние фары освещали его, отражатели на куртке сверкали. Автомобиль сбавлял скорость. Останавливался. Фонарь освещал салон. Краткий разговор. Номер записан. Можно ехать дальше. Ничего подозрительного не было замечено. Народ не спал всю ночь. Была суббота, и по телевизору показывали матч между Венгрией и Аргентиной на чемпионате мира, такое всегда было интересно смотреть. Выключать свет не решались. Кто-то долго сидел на лестнице, вслушиваясь в темноту, пока не становилось так холодно, что пора было идти внутрь и одеваться теплее. А кто-то уже и не выходил больше, ложился спать. В час ночи еще ничего не произошло. Никакого сигнала тревоги. Никаких сирен. Небо было темное и тихое. Собирался туман и повисал над полями, словно клочки легкой ткани. Вышла луна, медленно появилась из-за леса и заставила туман сиять, будто он состоял из мягкого света.

Зарождался день. В четыре было уже светло. Пели птицы. Ясное солнце поднялось из-за леса на востоке. Настало утро 4 июня.

6

Из бабушкиного дневника:

4 июня

Крестины Гауте. Тепло, хорошая погода. Мы выехали рано, после службы поехали через Динестёль. Повидали место, где стоял дом. Странное настроение в поселке. Встретили на дороге Кнюта. Он уверен, что орудует пироман. Пироман? Здесь?

Церковная служба началась в одиннадцать. Церковь медленно наполнялась. Народ заходил в прохладный внешний притвор, затем в неф, находил место на скамейке, откашливался, листал книгу псалмов, потом поднимал взгляд. Вскоре церковь наполнилась тихим гулом. Говорили о пожарах, четырех последних. О том, который случился в Скугене, о двух сеновалах в Муэне и о доме Ольги, говорили о тракторе и четырех взрывах, они были слышны, можно сказать, по всему поселку. А еще о море огня, увиденного почти всеми. Многие проснулись и вышли из дома, тут и увидели его.

Но вот заиграл орган, на скамье за пультом сидела Тереза.

Вся моя семья была на месте — папины родители, мамины родители. Все уселись с левой стороны, совсем рядом с местом звонаря, там, где раньше ветер проникал сквозь щели между двухсотлетними бревнами. Холодно не было, но все равно ощущалась прохлада, как это всегда бывает в церкви, даже когда на улице солнцепек. Я лежал у мамы на руках, а все пели известный псалом — «Луна и солнце, облака и ветер». Только мама петь не рискнула, боялась меня разбудить. Мама сидела и думала о пожарах. Последние ночи она плохо спала, лежала в узкой постели, которую смастерил ее отец, и размышляла над тем, в какой безумный мир открыла дорогу своему ребенку. Вот и сейчас она сидела и думала, пока вокруг нее пели. Потом читали текст из Писания, и все стояли. В это время я уже проснулся и повел себя крайне беспокойно, так что мама сунула кончик мизинца мне в рот. Тогда я угомонился. Всю проповедь я сосал палец.

В основе проповеди было Первое послание к Коринфянам, стих 26–31. Потом снова пели, и вот наступило время самих крестин.

Папа отнес меня к купели, той самой, что выкована из меди и о происхождении которой ничего неизвестно, но предполагается, что она стояла изначально в старой церкви, которая ближе к концу XVIII века стала медленно погружаться в мягкую глинистую почву, пока ее не снесли и не перенесли фундамент немного южнее. Мама развязала узелок под подбородком и осторожно стянула чепчик с моей головы, потом папа опустил меня и держал прямо над водой, точно так же, как я держал моего сына на том же самом месте спустя почти тридцать лет. Священник осторожно окропил водой мою голову, перекрестил и помолился обо мне и моей жизни, держа руку на моем лбу.

Я был абсолютно спокоен.

Когда крестины закончились, все семейство и гости поехали смотреть на сгоревший дом Ольги Динестёль. Наверное, это было совершенно естественно. Я в этом тоже участвовал. Я лежал в дорожной сумке на заднем сидении и спал.

С того дня народ буквально валом валил на пепелища. Слухи расползались, и места пожарищ стали почти аттракционом. Смотреть приезжали на машинах издалека. А в это воскресенье люди поехали прямо из церкви после крестин. Даже логично: сперва церковная служба, потом пепелище. Странное было зрелище — по-воскресному одетые люди вокруг черной печной трубы и сгоревшего трактора. Они постояли там недолго, тихо переговариваясь, слегка качая головами, потом повернулись один за другим и пошли к машинам. Вот и увидели все своими глазами, так что не скажешь теперь, что приснилось.

Потом все вместе поехали домой в Клевеланн. Солнце стояло высоко над домом. Ели, пили, а в середине обеда папа постучал вилкой по своему бокалу и поднялся. Он произнес короткую речь. Я спрашивал всех, кто был на этом обеде и пока еще был жив, о чем он говорил, но этого никто точно не помнил. Только то, что речь была красивая.