Читать книгу "Сентиментальные прогулки по Москве - Каринэ Фолиянц"

Но этот портрет статичен!

А ведь Любовь Павловна была прелестно подвижна.

Складки в уголках губ говорили о пережитых печалях, а глаза горели весельем и страстностью... Косицкая рассказывала драматургу о своем прошлом – о детстве и молодости. То, о чем не надо рассказывать «просто мужчине», непременно надо рассказать писателю, как врачу. Он поймет, он – оценит. Островский записывал отрывки ее рассказов на полях «Грозы», а потом использовал их в пьесе – специально или невольно?

Когда сочиняешь, то невольно опустошаешь всю кладовую своей памяти. А уж рассказ любимого человека в такой ситуации – просто спасение!

Так и рождалась Катерина Кабанова – из осколков прошлого Любы Косицкой, из ее жизненных впечатлений – и все это было пропущено через душу творца и влюбленного – А. Н. Островского.

Пишет он сон Катерины, а тут же в рукописи пометочка: «слышал от Л. П. про такой же сон в этот же день...» Что это? Совпадения? Он писал свою пьесу, а легкая тень актрисы Косицкой падала на его рукопись. И в прямом, и в переносном смысле этого слова.

Рассказы Катерины о девичестве впрямь похожи на рассказы о той поре Любы. Жизнь перетекает в пьесу. Влюбленность – в искусство. И совпадения неизбежны. И прекрасны.

Он видел в Любе Катерину, женщину, готовую к страданию, натуру трагическую, душу цельную...

Он писал пьесу и не заметил, как влюбился страстно и сильно в свою Любу-Катерину. Так бывает, когда путаешь реальность и вымысел. А творчество – это всегда сплав реальности и вымысла!

В Катерине, правда, есть еще и то, чего не было в Косицкой в силу ее профессии – некая экзальтированная религиозность. Хотя желание «полететь как птица», воспарить над этой жизнью, обыденностью, оно, должно быть, присуще почти каждому из нас. И героине романтической истории в жизни драматурга, наверное, тоже часто хотелось летать...

Впервые Островский прочел свою «Грозу» на квартире у Косицкой, в октябре 1859 года. Там собрались актеры Малого театра. Он делал паузы, выходил курить – очевидно, нервничал. И она, Люба, нервничала. Ей было интересно: чем окончится пьеса, как примут ее сотоварищи по театру. И... что ей предстоит играть?

Чтение прошло блестяще. В слушателях драма вызвала бурный восторг. И это немудрено! Островский отдал пьесе часть души. Впрочем – будем справедливыми! – не только этой пьесе.

Естественно, что роль Катерины сразу отвели Косицкой...

А потом начались репетиции. Островский день и ночь пропадал в театре. Его Агафья Ивановна огорчалась, отчего в ту пору совсем потускнела. Сердцем чувствовала неладное, но – молчала! С утра Александр Николаевич тщательно одевался – и исчезал допоздна.

Он встречал и провожал Любу. Ее женская прелесть была несомненна, но, помимо того, он ощущал в ней родственную душу, сочувствующую, понимающую его как художника. А сплав прелести и души – это смертельное оружие!

Он любил ее все сильнее. Общая работа сближала их. Они оба трудились вдохновенно, приближая успех. Неизбежный успех. Успех – как триумф их чувства!

Они – репетируют. Встречаются тайно. Пишут друг другу письма... Он готов на все! Расстаться с Агафьей Ивановной, все бросить.

Он пишет Косицкой: «Я Вас на высокий пьедестал поставлю...». И слова этого пророчества сбываются!

16 ноября 1859 года состоялась премьера «Грозы» в Малом театре.

На сцене Малого – плод любви Драматурга и Актрисы. Может быть, об этом не все знали? Но догадывались – по особому волнению Островского, по сосредоточенному лицу Косицкой, которая, во что бы то ни стало, должна была блистательно сыграть эту роль! Ведь это – пьеса для нее!

Автор изнемогал от волнения. Но актеры утешили его своей вдохновенной игрой. Сергей Васильев в роли Тихона снискал шумное одобрение публики. Интересно, что актер этот был уже почти слеп в ту пору, партнеры помогали ему двигаться, незаметно поворачивая в нужную сторону. Но играл он замечательно правдиво!

Островский и, конечно же, публика аплодировали Кабанихе – актрисе Рыкаловой.

А вот и выход Косицкой... Он начинается со знаменитых слов: «Отчего люди не летают!..» Вдруг ее подхватила, понесла за собой волна вдохновения, когда ты – уже и не ты, а просто частица Божия, и велением сверху, а не своей волей, ты творишь, сам зачарованный содеянным...

В эти секунды легкое дыхание вечности просыпается в тебе. И ты сам не знаешь: как все складывается, как получается?

Об этих минутах игры Косицкой на сцене, современники будут потом говорить как о театральном чуде. «Мочалов в юбке» – назвал ее кто-то. Это была роль, сыгранная вдохновенно и неординарно. И понятно, почему Косицкая превзошла самое себя...

...Он обнял ее за кулисами. При всех. Не стесняясь. Право автора – не оспоришь! Он же побоялся быть сентиментальным и нежным при всех: «Сам Бог создал Вас для этой роли!» – воскликнул Островский.

В стенах Малого театра состоялся этот триумф любви, о котором долго не могли забыть и очевидцы, и тот, кто только понаслышке, с чужих слов знал о «Грозе».

В сцене прощания с Борисом вместе с Косицкой рыдал весь зал! Поразительно и то, что Кабаниха-Рыкалова, стоя у боковой кулисы в ожидании своего выхода, переполнилась такой жалостью к Катерине, что сама с трудом удерживала слезы! Заразительность Косицкой была так сильна, что ее опытной партнерше стоило больших усилий снова ввести себя в роль!

...Пьесой восторгались и возмущались. Она смущала ханжеское благомыслие. Но никого не оставила равнодушным! Пьеса делала бешеные сборы... После премьеры был, как и положено, банкет. Но ни Любы, ни Островского там не было. Нетрудно догадаться, куда и почему они пропали...

А Люба Косицкая писала Александру Николаевичу: «„Гроза“ гремит в Москве, заметьте, как это умно сказано, и не удивляйтесь».

«Гроза» гремела над Москвой, собирая полные залы. Люди шли смотреть на Катерину-Косицкую! Настоящую женщину, готовую все отдать охватившему ее чувству. Катерина платит за свою любовь жизнью...

И вот актриса Косицкая просит Островского быть сдержаннее. Напоминает ему о долге. Умоляет не бросать «кроткую Агафью Ивановну»... Островский благодарен Агафье за ее терпение, за добро, за ту муку, что вынесла она – но ведь не любит он ее, не любит!

К слову сказать, в последней своей пьесе «Не от мира сего» вложил он в уста героини Ксении исповедь, словно списанную с дум «кроткой Агафьи Ивановны»!

«Поминутно представляется, как он ласкается к этой недостойной женщине, как она отталкивает его, говорит ему: „поди, у тебя есть жена“, как он клянется, что никогда не любил жену, что жены на то созданы, чтобы их обманывать, что жена надоела ему своей глупой кротостью, своими скучными добродетелями...»

Так ли все было? Снова мучительный вопрос.

Кто знает, как пережила роман Островского Агафья Ивановна, потихоньку плача за занавеской и уповая на Бога... Стала она рыхлой, болезненной, вся погрузилась в заботы о детях и хозяйстве: пусть хоть так быть нужной Александру Николаевичу! Страшная судьба у этой женщины: дети, на беду, умирали один за другим. Лишь старший пережил ее – но не надолго...