Читать книгу "Сталин и Гитлер - Ричард Овери"

Напряженные отношения между этими наследственными институтами и устремлениями национал-социалистического движения представляли собой барьер на пути реализации более радикальной расовой и национальной политики.

Кризис был разрешен в ходе длительного политического противостояния в период между 1936 и 1938 годами. О его начале сигнализировало создание четырехлетнего плана в октябре 1936 года, а конец наступил с формированием Верховного командования вооруженных сил в феврале 1938 года под непосредственной юрисдикцией Гитлера. В обоих случаях целью Гитлера было не умножать преднамеренно или иным образом число институтов, ответственных за одни и те же задачи, а, напротив, централизовать процедуру принятия решений и установить упрощенный механизм реализации политики взамен фрагментарному и конкурентному процессу ее осуществления. Назначение Геринга персонифицировало отход от экономической и военной политики, которую диктовали армейское руководство и министерство экономики, руководимое консервативным банкиром Ялмаром Шахтом, и открыло путь к широкомасштабному перевооружению и милитаризации командной экономики92. Решение, принятое Гитлером, назначить себя в 1938 году Верховным главнокомандующим вооруженных сил было вызвано его раздражением сдержанным отношением военного руководства к более активной и жесткой международной политике и необходимостью обращаться к ним за консультациями и вести переговоры по ключевым военно-стратегическим вопросам. Новые полномочия дали ему практически полный контроль над большей частью вопросов военной и международной политики и, таким образом, лишили консервативные круги любых возможностей и далее препятствовать движению к войне93. В течение восемнадцати месяцев Шахта вынуждали, чтобы он ушел в отставку в ноябре 1938 года. В январе и феврале 1938 года в отставку было отправлено все армейское руководство, и в дополнение ко всему, в тот же месяц был уволен не член национал-социалистической партии министр иностранных дел Константин фон Нейрат. Кризис не планировался заранее, но он усиливался изо дня в день в результате скрытой борьбы за власть, истинной целью которой было покончить с формальной коалицией с консервативными кругами и установить политическую систему, в которой бы доминировали люди из руководства партии.

Этот пример ясно указывает на необходимость не рассматривать диктатуры как незыблемые идеальные системы централизованной власти, подорванные впоследствии все более усиливавшимися «ограничениями», которые налагала на них социальная и институциональная действительность, подавляемая ими, а переосмыслить этот подход, перевернув его с ног на голову. Задача диктаторов состояла в том, чтобы устранить те ограничения, которые мешали осуществлению их власти, и начать формирование своей политики с исходной позиции, где их власть пока еще была далеко не беспредельной. Власть Гитлера становилась не слабей по мере развития диктатуры, а, наоборот, сильнее; доминирование Сталина, напротив, по завершении кризиса, вызванного модернизацией экономики, стало более явным, чем в середине кризиса. Процесс централизации предполагал идентификацию, достижение компромиссов и устранение ограничений в процессе формирования политики. В итоге в обществе начинается процесс, ведущий к усилению власти диктатора, которая становится почти неограниченной, а не противоположный процесс, который бы постепенно ограничивал его единоличную власть.

* * *

Приводимые ниже примеры служат яркой иллюстрацией того, до какой степени оба тирана преуспели в преодолении этих ограничений, сумев устранить все те препятствия, которые затрудняли процесс принятия ими решений. Оба случая приводятся как пример ситуаций, складывавшихся в условиях, когда важные представители политического или военного истеблишмента выражали несогласие с точкой зрения диктаторов, и последующий ход событий подтверждал их безусловную правоту и, напротив, ошибочность позиций диктаторов. Первый из них – решение Гитлера напасть на Польшу в сентябре 1939 года, когда он был абсолютно уверен в том, что конфликт будет локальным.

Второй пример – решение Сталина не предпринимать никаких действий накануне нападения Германии летом 1941 года, так как он был абсолютно уверен в том, что не только военная машина Гитлера не была готова к войне против Советского Союза, но и сам Гитлер не желал отказываться от политического договора, подписанного между ними в августе 1939 года, за неделю до нападения Гитлера на Польшу.

Решение готовиться к войне с Польшей и решение отдать в конечном итоге приказ германским войскам пересечь границу были приняты Гитлером единолично. Эти решения не были приняты в отрыве от анализа международной обстановки, укреплявшего устоявшееся представление Гитлера о тех возможностях, которые вытекали из очевидной слабости Запада в сравнении с волей диктатора; некоторые доводы могут послужить аргументом в пользу того, что германский ирредентизм в отношении приграничных областей Польши побудил Гитлера занять жесткую позицию в отношении этой страны, но и это все равно не отменяет того бесспорного факта, что Гитлер был уверен в том, что война 1939 года будет носить локальный характер, по мере его возможностей, поэтому он оказывал давление на поляков с тем, чтобы лишить их возможности согласиться на урегулирование незадолго до конфликта; детали подготовки к кампании разрабатывались военными, которые на этой стадии развития событий имели возможность влиять на решение проблем, имевших сугубо технический характер. Решение начать войну было тем не менее принято Гитлером совершенно самостоятельно, когда в марте 1939 года, не достигнув успеха в принуждении польского правительства добровольно согласиться на территориальные притязания Германии, он отдал 3 апреля приказ военным подготовить «Белый план» вторжения и оккупации всей Польши в конце лета того года. Война, утверждал он в своей директиве, «искоренит угрозу», исходящую из Польши, «на все времена», однако, прежде чем начинать войну, необходимо было добиться дипломатической изоляции Польши. По убеждению Гитлера, война должна была стать локальным польско-германским конфликтом, а реакция Запада должна была свестись, самое большее, к выражениям протеста и угрозам94.

Полная убежденность в том, что Запад не будет вмешиваться в конфликт ради спасения Польши, занимала центральное место в мыслях Гитлера в течение всего лета 1939 года. Войскам было приказано занять позиции 12 августа 1939 года, а день «X» для начала вторжения был назначен на 26 августа. Проблема заключалась не в самой войне с Польшей, которая (война) пользовалась определенной поддержкой некоторых слоев населения, а в том, чтобы удержать ее в рамках локального конфликта. В течение всего лета французское и британское правительства давали ясно понять, что в случае вторжения в Польшу они объявят войну. Как таковую, войну не приветствовали ни германская общественность, ни военное и партийное руководство. Гитлер твердо стоял на своем, полагая, что Запад в военном отношении слишком слаб, политически разобщен и слабоволен для того, чтобы противостоять реальной демонстрации политической воли: «Наши враги – мелкие черви; я видел их в Мюнхене». Разведывательное сообщество снабжало его материалами, в которых он находил нужные ему факты, подтверждающие его предположения95. Но в момент, когда кризис достиг своего максимума, неуверенность в позиции Запада захватила даже Гитлера. 23 августа в срочном порядке был подписан пакт о ненападении с Советским Союзом с тем, чтобы обеспечить его нейтралитет. Гитлер воспользовался этим пактом для того, чтобы триумфально заявить своему окружению о том, что у Запада с этого момента нет надежды на предотвращение захвата Польши. 25 августа, когда все ждали приказа о вторжении, он снова засомневался; день «Х» был отложен до 1 сентября. В последние дни перед вторжением приближенные к фюреру лица продолжали выражать сомнение. Геринг говорил Геббельсу, что они недостаточно успешно работали все долгие шесть лет «ради риска потерять все в этой войне». Дневниковые записи Геббельса свидетельствуют о его опасениях, что Гитлер мог ошибиться в оценке настроений, но в то же время они говорят об уверенности самого Гитлера, которую он выражал за день до начала войны: «Фюрер не верит, что Англия вмешается»96. 31 августа приказ о вторжении был отдан, и его уже не отменяли; через три дня Великобритания и Франция объявили войну Германии.