Читать книгу "Самый французский английский король. Жизнь и приключения Эдуарда VII - Стефан Кларк"

Красота Паулины не ограничивалась внешностью. Она отличалась безграничным энтузиазмом и жизнелюбием, что, несомненно, тотчас привлекло к ней Берти. Говорят, что это она научила парижан кататься на коньках (Евгения сама стала большой поклонницей этого вида спорта), убедила женщин в том, что они могут курить сигары, не утратив женственности, что было особенно близко сердцу Берти.

Берти посещал и salon Матильды, скандальной кузины Наполеона, в ее особняке на улице Курсель, в шикарном квартале недалеко от Оперы. Это были собрания для избранных, но все-таки с уклоном в demi-monde[204], где встречались Париж респектабельный и порочный. Единственное, что смущало Берти, так это то, что Матильда культивировала образ хозяйки литературного салона и привечала людей творческих, таких как Гюстав Флобер, русский писатель Иван Тургенев и поэт-романтик Теофиль Готье. Картина Себастьена Шарля Жиро «Салон принцессы Матильды на улице Курсель» изображает модных, хотя и несколько скованных, людей в интерьере роскошной гостиной. На фоне ослепительных люстр, канделябров, золоченых панелей и мягких ковров мужчины и женщины в вечерних нарядах ведут светскую беседу. Мужчины в сюртуках и белых рубашках с высокими воротниками, женщины – в платьях с открытыми плечами. Их всего восемь, и выделяется одна престарелая матрона в кружевном чепце. Имеется пианино, но оно простаивает без дела. Нет, определенно, это не то веселье и не те шалости, которых искал Берти, находясь в Париже.

Вероятно, поэтому его чаще видели в салонах кокоток, где атмосфера располагала к флирту и было меньше шансов, что какой-нибудь писатель начнет бубнить о необходимости перехода к реализму и современном романе. Во время одной (по крайней мере) из своих поездок в Париж в период между 1867 и 1870 годами Берти отправился с визитом к grande horizontale Ла Пайве на Елисейские поля, дом 25. Это великолепное здание сохранилось до наших дней, и сейчас на первом этаже находится ресторан. В конце XIX века двор этого дома, да и сама центральная улица Парижа были забиты богатыми экипажами.

Картина «Суаре у Ла Пайвы» кисти Адольфа Монтичелли передает царящее здесь более зажигательное настроение, чем в салоне у Матильды, и Берти это было, конечно, ближе. Декор – настоящий китч: стены как будто из чистого золота, —

и гости отрываются на полную катушку. Их одиннадцать, восемь из них – женщины, и три соблазнительницы стоят на столе. Шалун в белом цилиндре держит под мышками по девушке и, кажется, распевает непристойные куплеты, если судить по ошеломленному выражению на лицах слушателей. На переднем плане женщина в алом платье лихо опрокидывает в себя бокал шампанского, и можно предположить, что впереди долгая, насыщенная событиями ночь. Шампанское рекой, легкомысленные песенки, показная роскошь и распутные женщины. Вот ради чего приезжал в Париж английский принц.

Но какими бы ни были развлечения – изысканными или грубоватыми, – парижский salon был идеальной средой обитания для Берти, искушенного светского хищника. Его французский телохранитель Ксавье Паоли, который был рядом с ним в течение многих лет, выразил это предельно точно: «Неважно, в каком кругу, будь то в политическом салоне или театре, в клубе, на скачках или в ресторане, его любопытству не было предела. Он заинтересованно слушал мнения других людей, наблюдал за их отношениями. Сам он говорил немного, но его талант слушателя был достоин восхищения. Своей приветливой открытостью он сразу располагал к себе, а его громкий заразительный смех внушал доверие».

Одним словом, Париж Наполеона III превратил молодого Берти во французского плейбоя-искусителя.

V

Все это было слишком хорошо, чтобы длиться долго, и финал был совсем близок – по крайней мере, для Наполеона. Еще в 1861 году литературный критик Уильям Реймон указал на роковую ошибку Второй империи. В парижских театрах, говорил он, костюмы актрис могли быть вызывающе откровенными, но текст пьесы не должен был содержать никаких политических аллюзий. Режим стремился держать французов – во всяком случае, парижан – в постоянном эротическом дурмане, потому что, как выразился Реймон, «пока парижане веселятся, правительство может спать спокойно». Но за ослепительным фасадом роскоши и безудержных сексуальных удовольствий уже слышалось раздраженное ворчание менее привилегированных классов наполеоновской Франции, и вскоре оно переросло в убийственный рев.

Берти на себе почувствовал ранние симптомы грядущей катастрофы, и это лишний раз доказывает, насколько глубоко распространилось недовольство во французском обществе. В 1869 году он попытался организовать вечеринку в версальском Малом Трианоне – дворце, который Евгения незадолго до этого превратила в музей, посвященный памяти его самой знаменитой хозяйки, Марии-Антуанетты. Наполеон и Евгения одобрили идею Берти и предложили ему своих шеф-поваров и персонал для мероприятия, как и императорский сервиз, чтобы стол выглядел по-королевски.

Однако Берти затевал вечеринку совместно с парочкой своих парижских друзей, которые никогда не бывали на приемах в Тюильри, да и в других загородных резиденциях Наполеона тоже. Когда эти повесы услышали, что гостей будут угощать блюдами, приготовленными императорскими поварами и поданными на тарелках, украшенных золотым вензелем N, они тут же отказались от этой затеи. Чтобы богатые парижане упустили возможность повеселиться? Для Берти это было потрясением. Оказывается, Франция была далеко не так беззаботна, как он всегда думал.

Лето 1869 года было последним в истории Второй империи. В Фонтенбло продолжали по привычке съезжаться богатые, остроумные гости, но атмосфера больше напоминала Берлин конца 1920-х или Нью-Йорк перед нашествием СПИДа – безудержное, как в последний раз, веселье не могло длиться дальше. Придворная знать, грубо говоря, слишком долго тискала друг друга, пока полыхал Рим.

В самом деле, после Всемирной выставки 1867 года все ухудшающееся здоровье императора в каком-то смысле отражало состояние французского общества. Французы все отчетливее понимали, что король-то голый.

Наполеон, возможно, добился значительных успехов в модернизации своей страны, но его внешняя политика была полной катастрофой. Так, например, он поддержал Южную Конфедерацию во время Гражданской войны, что, понятное дело, вызвало недовольство американского правительства. Эта ошибка привела к débâcle[205] в Мексике, которую Наполеон пытался превратить в подобие французской колонии. Еще в 1864 году, в попытке заключить союз с австрийцами – соперниками опасной Пруссии, он помог возвести на мексиканский трон брата австрийского императора, Максимилиана, который и стал Empemdor[206]. Когда в апреле 1867 года революция грозила смести франко-австрийской режим, вмешались все те же недовольные американцы, выступившие на стороне революционеров. Наполеон видел, как раскачивается маятник народного гнева, и приказал французским войскам немедленно отплыть домой, оставив Максимилиана без поддержки. Неизбежное случилось, и в тот миг, когда тело Максимилиана изрешетили пулями, рухнули надежды Наполеона на франко-австрийский альянс.