Читать книгу "Мазарини - Людмила Ивонина"

С трудом уладив конфликт между Данией и Швецией, Мазарини опасался, что Оксеншерна на гребне успехов не захочет делиться с Францией гегемонией на континенте. Здесь же опять всплыли на поверхность религиозные проблемы. Шведы хотели вернуть конфессиональную ситуацию в Европе к 1618 году, французы – к 1635 году. Огонь жарких дебатов между французскими и шведскими уполномоченными разгорелся еще ярче, когда в Оснабрюк прибыл Сервьен. Он и д'Аво опять поспорили. Д'Аво не хотел упоминать религиозные вопросы в объединенных предложениях союзников конгрессу, тогда как Сервьен был не прочь включить статьи, поддерживавшие протестантские требования. Джулио пришлось снова вмешаться – он поддержал Сервьена, больше следовавшего инструкциям патрона. Мазарини боялся растерять на пути к миру всех протестантских союзников.

В своей дипломатии кардинал был как вежлив, так и крайне требователен. «Мы полагаем, что канцлер Оксеншерна не забудет свои обязательства перед Францией к выгоде шведской короны», – говорилось в меморандуме Людовика XIV от 30 сентября 1645 года. Разумеется, этот документ составил пребывавший тогда в Фонтенбло первый министр. Мазарини не давал забывать Оксеншерне, на чьи, собственно, деньги воюет шведская армия. Многоопытный и умный шведский канцлер прекрасно помнил это и успокаивал французского министра.

В результате заключенных мирных соглашений Швеция получила немало. К ней отошли Западная Померания, Померанский залив, часть Восточной Померании, архиепископство Бремен, Ферзен, город Висмар. Балтийское море стало внутренним шведским морем. Швеция превратилась в великую европейскую державу и добилась своей главной цели – господства над Балтикой.

Но лишь вместе с Францией Швеция являлась после войны гарантом вестфальских соглашений, и именно Франция осуществляла гегемонию над большей частью Западной Европы. Главная заслуга в этом принадлежала прежде всего кардиналу Мазарини, который уже с середины 1640-х годов становится бесспорным лидером на переговорах в Вестфалии. Уже само по себе показательно то, что в «Актах Вестфальского мира» – многотомном издании, вобравшем в себя почти все дипломатические документы того времени, – корреспонденция Мазарини занимает чуть ли не самое большое место. На мирном конгрессе его мнение и его представители – д'Аво, Сервьен, Лионн и Лонгвиль – пользовались всеобщим вниманием и уважением. За исключением, понятно, испанского посла.

26 января 1648 года Лонгвиль представил испанской стороне составленные Мазарини предварительные статьи франко-испанского договора. Вскоре его сменил более тактичный д'Аво. Но бескомпромиссность Пеньяранды во французском вопросе не знала пределов – он просто не желал иметь дело с представителями Парижа. Граф предпочел заняться интригами против Траутмансдорфа, шаг за шагом шедшего на уступки Франции. Горячий испанец требовал прямого срыва работы конгресса и сам намеревался покинуть Мюнстер. Особенно раздражала Пеньяранду терпимость имперских представителей в вопросах веры. Траутмансдорф соглашался с требованиями французов и шведов гарантировать свободу вероисповедания в Империи и удовлетворить жалобы протестантских князей. В поступках Пеньяранды словно оживал старый дух Испании, в них угадывалось нечто величественное и гордое, но вместе с тем бесполезное. Сходя со сцены вершителей судеб европейской истории, Испания, будто в последний раз, бросала вызов новому, избавлявшемуся от мифа рациональному европейскому обществу. Что касается Джулио, то поведение испанского посла он расценил так: «Видит Бог, договор с нами принес бы им очевидные выгоды. Они сами себя губят».

Усилия Пеньяранды уже не могли изменить ход событий. Близость полной военной катастрофы требовала от императора и Траутмансдорфа скорейших решений. Летом 1648 года шведские войска, руководимые пфальцграфом Цвайбрюккенским Карлом Густавом – будущим королем Швеции, осадили Прагу. Французская армия находилась тогда в Верхнем Пфальце на Рейне, и если бы им удалось соединиться, они могли угрожать непосредственно Вене. Последние небольшие сражения Тридцатилетней войны, несмотря на некоторые успехи имперских войск под командой Пикколомини по отвоеванию Баварии, показали, что император будет счастлив как можно скорее получить мир на приемлемых условиях. К этому времени Траутмансдорф уже выполнил свою миссию на конгрессе. А раздосадованный Пеньяранда еще раньше покинул Мюнстер, даже отказав в простом визите вежливости имперскому дипломату.

В это время позиции Мазарини во Франции сильно пошатнулись. Дело заключалось не только в резко ухудшившемся экономическом положении в государстве. Еще в конце ноября 1647 года Лионн передал Сервьену слухи «о большом заговоре». В него будто бы были вовлечены брат д'Аво президент Парижского парламента Мем, которого Джулио лично просил держать членов парламента в послушании, и герцог д'Эльбеф, являвшийся одним из фаворитов герцога Орлеанского. Лионн не был уверен в правдивости этих слухов, но кардиналу стало ясно, что главные противники Франции находятся теперь внутри ее самой.

В этих условиях Джулио все же удалось извлечь для Франции на конгрессе максимальные выгоды. На мир с Испанией без достижения сокрушительной победы над испанской монархией он сейчас идти не желал. Позже, в январе 1649 года, Мазарини писал маршалу де Лопиталю: «…Мы были накануне заключения мира с Испанией столь же выгодного, как и тот, какой завершил наши переговоры с Империей, возвратившей нашей короне ее древние границы на Рейне с важнейшими крепостями…» Так оценил итоги франко-имперских переговоров в Вестфалии первый министр Франции, осуществлявший руководство ее внешней политикой.

В конце октября 1648 года Европа наконец узнала о заключении долгожданного мира. Это событие вызвало целую бурю эмоций. Немецкий поэт Пауль Вергардт запечатлел это так:

Итак, сбылось! Свершилось!Окончена война!Несет Господня милостьИные времена.Труба, замри! Пусть лираЛикует над толпой,И песнь во славу мира,Германия, запой!Ужель все было даром?Стенанья наших вдов,Объятые пожаромРуины городов.Разрушенные башниСвятых монастырей,И выжженные пашни,И пепел пустырей.Умолкни, глас гордыни!Стремясь к иной судьбе,Великий мир, отнынеМы отданы – тебе!

Правда, еще продолжалась пропагандистская война. Пугая общественное мнение французской угрозой, испанская публицистика стала распространять идеи о перенятии Францией от Габсбургов претензий на создание своей универсальной монархии. Хотя такие взгляды и не имели тогда широкого распространения, они показывают, что имперская идея очень глубоко засела в европейском политическом мышлении. И если одни ее носители в течение более полутора столетий ослабли, то победитель должен был перенять эту идею. Так, испанцы, теряя свою гегемонию, вольно или невольно оказались удивительно прозорливыми. Дальнейшая история докажет их справедливость. Вместе с тем такая пропаганда была и показателем растущей военно-политической мощи Французского королевства.

Не был, конечно, доволен итогами мирного конгресса и Рим. Папа Иннокентий X резко порицал подписанные мирные договоры, устанавливавшие правовое регулирование взаимодействия различных конфессий в Германии и равенство двух религий – католицизма и протестантизма. Противники Мазарини в курии даже обвиняли его в союзе с еретиками, что, впрочем, было не ново. Им подпевали противники Джулио во Франции, так, например, характеризуя Оснабрюкский мирный договор: «Тот, кто прочтет в будущем трактат, заключенный при поддержке Франции в пользу шведов и германских протестантов и в ущерб церкви, не сможет убедить себя, что этот договор проникнут другим духом и советами, чем те, которые могли быть даны каким-нибудь турком и сарацином, скрывающимся под мантией кардинала». Но Джулио почти не обращал внимания на эти уколы – теперь его беспокоили иные проблемы.