Читать книгу "Перелом. От Брежнева к Горбачеву - Олег Гриневский"

Советская делегация была довольна: заставили — таки американцев хоть здесь ретироваться.

* * *

За те четыре дня, что Громыко пробыл в Стокгольме, он встретился с премьер— министром Швеции Улофом Пальме и двенадцатью министрами иностранных дел, не считая социалистические страны. И всем говорил примерно одно и тоже, разъясняя советскую позицию.

Реакция была самой различной. В основном излагалась согласованная натовская позиция. Но, хотя были и нюансы, результатами своих бесед Громыко не был доволен. Покидая Стокгольм, сказал мне:

— По началу видно, что у ряда участников — Вашингтона, стран НАТО — нет серьезного намерения заняться важными мерами доверия. Они выдвигают обтекаемые формулировки, дипломатические увертки, но делового подхода нет. Конечно, есть в НАТО страны, которые понимают, что нужно поступать по— другому (Бельгия, Италия и Испания). Но существует и натовская дисциплина, и эти страны не хотят расходиться с Вашингтоном.

Шульц вел себя более покладисто, но изменений в линии США нет. Вашингтону важно пустить слух, что восстановлены контакты, идет обсуждение, что переговоры продолжаются.

Нужно твердо проводить нашу линию, чтобы не складывалось впечатления, что какие— то предложения выдвинуты, а потом на них настаивать не будем. Пусть лучше задержится согласование второстепенных мер, но отступать не надо.

Если бы западники вели себя разумно, то сказали бы: давайте сделаем сплав того и другого — неприменение силы наряду с оповещением и другими техническими мерами. Но сейчас и намека на это нет. Поэтому сбрасывать наши предложения никак нельзя. Нельзя давать волю желанию поскорее перейти к рассмотрению этих технических мер. Запомните хорошенько — для вас этой части директив не существует.

А в это время госсекретарь давал своему переговорщику инструкции противоположного свойства. Как свидетельствует Джим Гудби, в стокгольмском аэропорту Арланда Шульц сказал ему, что «хочет результатов от этих переговоров» и велел «по возможности тесно сотрудничать с Олегом Гриневским, чтобы это произошло».[66] Госсекретарь считал, что именно на конференции в Стокгольме можно наметить пути, которые помогли бы избежать нового витка напряжённости в отношениях двух сверхдержав.

В своих мемуарах Шульц подтверждает это. Он пишет, что, возвращаясь в Вашингтон, сказал:

— Нужно дать Джиму Гудби и его советскому партнеру на переговорах возможность установить хорошие доверительные взаимоотношения.[67]

Но тогда мы не знали этого.

ИГОРЬ АНДРОПОВ КАК ФАКТОР СДЕРЖИВАНИЯ

После отлета министра, когда спала суета, связанная с пребыванием высоких гостей, я собрал делегацию, чтобы поговорить о перспективах.

Тут нужно заметить, что институт советской делегации явление особое, которое требует специального пояснения. Далеко не все, кто отправлялись в ее рядах за рубеж, могли именоваться ее членами. Как в армии, там существовала своя строгая иерархия — советники, эксперты, референты, технический персонал — и только несколько человек, специально утвержденных Политбюро, могли с гордостью называть себя членами советской делегации.

Такая практика вошла в обиход с конца 60-х, на переговорах ОСВ — 1 в Хельсинки и Вене. До этого на переговоры направлялся советский представитель, а все ехавшие с ним сотрудники независимо от должности и ведомственной принадлежности назывались членами делегации. Как правило, руководителем делегации был высокопоставленный сотрудник МИД в ранге посла или в должности заместителя министра. Он единолично подписывал шифровки в Москву, сам принимал решения и держал за них ответ.

Однако министерство обороны и военно— промышленный комплекс сочли, что переговоры по стратегическим вооружениям слишком ответственное дело, чтобы отдавать его МИДу. Поэтому при главе делегации, которым был мидовец, был создан институт членов делегации: два представителя минобороны, два представителя от военно— промышленного комплекса и ещё один представитель МИД. Их специально назначало Политбюро. КГБ тогда особого интереса к переговорам не проявлял, и потому их представители не были членами делегации.

Теперь все решения, как по существу, так и по тактике ведения переговоров, принимались коллективно, после долгих, длившихся порой часами, дебатов. Все депеши в Москву сочинялись и подписывались коллективно. От этого лучше и эффективнее дело не пошло. Скорее, наоборот. Зато ведомства взяли ход переговоров под свой контроль.

И не только потому, что получили право «вето». Каждое из них — и военные, и КГБ — имели в посольстве свои собственные шифрканалы связи с Москвой, по которым тоже посылали информацию обо всем, что происходило на переговорах. Но если сообщения делегации, которые направлялись по каналам МИД, требовали согласования, то каждое ведомство посылало, что Бог на душу положит, и обычно держало свою переписку в строжайшей тайне. Их информация, как правило, никуда не рассылалась, но каждое ведомство на ее основе формировало собственную позицию. Так что МИД оказался в невыгодном положении.

Теоретически глава делегации мог единолично посылать телеграммы за своей подписью. Но по существовавшим тогда правилам его депеша сразу была бы разослана по всем ведомствам, и тогда неизбежно возникал вопрос — а что происходит в делегации? Почему посол шлет сообщения в Центр, не согласовывая их с членами делегации? Что там, возникли непримиримые разногласия? И руководитель делегации получил бы нагоняй.

Начиная с 70-х, практически все советские делегации формировались на этой основе. С той только разницей, что КГБ, почувствовав себя обделенным, тоже потребовал включать своего представителя в разряд членов делегации. Разумеется, Политбюро пошло навстречу советским чекистам. В конечном итоге делегация превратилась в громоздкий бюрократический аппарат, который требовал уйму времени и сил на обеспечение его работоспособности, и потому не способный быстро реагировать на меняющуюся обстановку. Из собственного опыта могу сказать, что 55 — 60 процентов моего времени как руководителя делегации уходило на согласование позиций между ведомствами, 10 — 15 процентов — на уговоры союзников и только 20 — 30 процентов на сами переговоры.

* * *

Итак, в субботу 21 января в специально защищенном от прослушивания кабинете в здании советского посольства собрались члены делегации.

Справа от меня сидел Игорь Юрьевич Андропов — сын Генерального секретаря ЦК КПСС. Ему было немногим больше сорока — высокого роста с широко расставленными, как у отца, прямыми плечами, тем же в отца взглядом темно — вишневых глаз. В середине 70-х Игорь Андропов преподавал в Дипломатической академии, откуда его вытащил в МИД хитрый и далеко смотрящий вперед А.Г. Ковалев. И не просто в МИД — а на Мадридскую встречу СБСЕ, членом делегации, которую он сам и возглавлял. По МИДу легенды ходили о их необыкновенной и неразрывной дружбе — и жили бок о бок, и работали в одной упряжке, и отдыхали вместе. И насколько легче потом стало тогда Ковалеву пробивать нужные ему решения через головы упершихся ведомств. После моего назначения в Стокгольм он не раз наставлял: