Читать книгу "Всего один век. Хроника моей жизни - Маргарита Былинкина"

На третьем курсе, например, всем отличникам дирекция выдала по два отреза материи. Девушки получили по три метра черного английского бостона и по три метра ткани на платье. На выпускном вечере я щеголяла в платье из американского шелковистого сатина в сиреневый цветочек. Бостон пошел маме на пальто.

Студенты моего набора, пришедшие учиться не только из школы, но из армии или из ремесленных училищ, были одеты по времени: кто в выцветшей гимнастерке, кто в старой тужурке. И потому забота Анастаса Ивановича Микояна, министра внешней торговли, о нашем благосостоянии оценивалась по достоинству.

С первого курса мне выпала удача заниматься немецким языком в продвинутой группе, где собрались семь человек, прилично или даже хорошо знавшие язык. Демобилизованные фронтовики-инвалиды Паша Лускин и Леня Танкилевич выросли в немецкоязычной среде, Вера Арнгольд и Наташа Зубкова окончили немецкую школу, Галя Никитина имела за спиной первый курс ИнЯза, а Ира Томская и я прошли домашнюю подготовку.

Так получилось, что с Наташей Зубковой мы сидели в немецкой группе за одним столом, в аудиториях строчили конспекты тоже рядом и домой шли в одном направлении. Нам было легко и приятно общаться в стенах института, но для домашнего общения мы не годились. У нас были несовпадающие взгляды на жизнь — и по большому, и по малому счету. Отец Наташи долго работал в Германии, неизвестно в каком амплуа, и мне казалось полезнее воздерживаться с его дочерью от откровений. К тому же меня не слишком интересовали мои юные сокурсники, а Наташа, напротив, воспринимала их в качестве полноправных и дееспособных партнеров.

Наташа Зубкова была не намного старше меня, но выглядела взрослее своих лет. Среди нас, вчерашних школьниц, которые только что пробились из девчонок в девушки, она одна из первых прошла если не в дамы, то в женщины. Рыжеватые, пышно начесанные волосы с кудрявой челкой, припудренный широкий носик и толстые чувственные губы узаконивали ее сексапильность.

Из всех ее достоинств я больше всего ценила ее чувство юмора и получала удовольствие, глядя, как на уроках немецкого она до слез давится тихим смехом и тонко всхихикивает, услышав мою очередную хохму.

А такие колоритные фигуры, как, например, наши преподаватели-«немцы»: Вера Николаевна Кардашева, старорежимная дама с линялой горжеткой, или Адольф Филиппович Хайт, старый джентльмен с выраженным орлиным носом, очень часто давали повод для зубоскальства, особенно когда ни с того ни с сего хотелось посмеяться.

С Наташей Зубковой мы прошли рука об руку все пять курсов института, со временем Наталья Владимировна Зубкова сделалась многоопытным юристом в системе внешней торговли, и наши пути разошлись.

Напротив, Галя Никитина, с которой мы мало общались в институте, хотя и были в одной немецкой группе, часто заходила ко мне домой, а после Института наши дружеские отношения окрепли еще больше.

Мы сблизились в 44-м году, после второго курса, когда летом в составе студенческого отряда были отправлены в не изведавший военных бед подмосковный совхоз на уборку плодоовощной продукции. Работали мы там по способностям, но ели по потребностям. В Москве народ еще не видывал такого, чтобы горячая картошка плавала в густой сметане, а хлеб можно было бы запивать парным молоком.

Ночевали мы там в сарае на душистом сеновале. И в одну из теплых совхозных ночей Галя рассказала мне по большому секрету одну удивительную и по тем временам страшную историю.

Добрейшая Галя Никитина обладала яркой, но простоватой внешностью красивой южнорусской казачки: черные волосы, блестящие темные глаза, румяные щеки. Ее крупная, немного нескладная фигура и угловатые движения диссонировали с привлекательным лицом, но это замечалось не сразу.

И вот той темной ночью на сеновале, летом 44-го, она полушепотом рассказывает, что недавно побывала в гостях… у самого Лаврентия Павловича Берии.

Случилось это так. Она идет по тротуару, вдруг проезжающая рядом черная машина замедляет ход и останавливается. На тротуар выходит офицер и вежливо предлагает ей сесть в машину. Галина без колебаний следует приглашению. Она всегда была довольно авантюрна в своих знакомствах на их начальной стадии. Ей надевают на глаза повязку, и через какое-то время машина останавливается у подъезда загородного особняка. Гостью встречает горничная и провожает в гостиную, где накрыт стол для ужина на двоих.

Входит Лаврентий Павлович, лысый, очкастый, но очень любезный, ничуть не похожий на палача Малюту Скуратова. Они мило ужинают с легким грузинским вином и ведут приятные разговоры. Затем Галя для разнообразия предлагает ему сыграть партию в шахматы. Она всегда любила демонстрировать мужчинам свой интеллект. Неизвестно, кто проиграл, но Лаврентий Павлович вскоре уходит.

Горничная стелет Гале на диване белоснежные простыни, и наша шахматистка засыпает сладким сном. Наутро ее отвозят домой.

Так, по рассказу Галины, завершился этот сенсационный визит.

Я поверила ей, что «ничего такого не произошло».

Дело в том, что душа Галины Никитиной была во власти противоречивых страстей. С одной стороны, ей очень хотелось своими руками потеребить бразды правления, стать министром иностранных дел СССР или по меньшей мере советским послом. В этих целях она познакомилась с престарелой мадам Коллонтай и вступила в коммунистическую партию. С другой стороны, ее надежно держали в плену устои богобоязненной мещанской семьи из города Орехово-Зуево, откуда она была родом. Галя носила на шее крестик и желала выйти замуж только по христианскому свадебному обряду: с венчанием в церкви, с белой фатой и первой брачной ночью с законным мужем.

Думается, однако, что ярый бабник Берия не посчитался бы со всеми Галиными соображениями, если бы того пожелал. При всей своей внешней привлекательности она не обладала ни сексапильностью, взбадривающей мужчин, ни просто сексуальностью, свободной от всякой внутренней заданности: романтизма, практицизма, религиозности и других человеческих комплексов.

Опасное знакомство с Берией, к счастью, осталось для нее без дурных последствий, но и без награды. Квартиру, которой Лаврентий Павлович награждал своих любовниц, она не получила. Еще долго, до того, как Галина Степановна Никитина стала доктором юридических наук, она продолжала мыкаться по съемным комнатам в Москве. Это лишний раз подтверждает правдивость ее рассказа.

Кроме Гали Никитиной и Наташи Зубковой моими приятельницами по институту были библейски красивая умница Сима Певзнер и большеглазая ребячливая Марина Хаскина, с которой мы частенько бегали на Басманную улицу в церковь Никиты Мученика. Там, в этом соседнем с Бабушкиным переулком храме находилась столовая какого-то учреждения, где можно было, прикинувшись служащими, без всяких карточек заполучить тарелочку вареной фасоли.

Из числа моих сокурсников и вообще выпускников ИВТ многие сделали блестящую карьеру в самых разных сферах деятельности, даже по части шпионажа. Канон Молодый, привлекательный парень, заразительно и громко хохотавший в институтских коридорах, стал канадским бизнесменом Лонгсдейлом, которого англичане, правда, скоро поймали, но родина его вызволила. Этот эпизод увековечен советским фильмом «Мертвый сезон».