Читать книгу "Фаталист - Виктор Глебов"

Он был раздавлен, но вскоре выяснилось, что Вера не забыла его. Они встретились, и былая страсть вспыхнула с еще большей силой, чем прежде. Постепенно Вера стала для Печорина самым дорогим человеком на свете.

Негурова же…

Бедняжка пала невинной жертвой его игры. Он флиртовал с ней, чтобы заставить Веру ревновать, когда ему казалось, что она уделяет больше внимания мужу, или малолетнему сыну, или их общим знакомым. Это было жестоко и глупо, но он был слишком влюблен, чтобы мыслить трезво. Он мучил единственную женщину, которая была дорога ему, и казалось, что так и должно быть и иначе невозможно. Сейчас он многое отдал бы, чтобы изменить прошлое.

Все кончилось неожиданно: Печорин получил письмо.

«Я пишу к тебе в полной уверенности, что мы никогда больше не увидимся. Когда-то, расставаясь с тобою, я думала то же самое, но небу было угодно испытать меня вторично. Я не вынесла этого испытания, мое слабое сердце снова покорилось знакомому голосу. Ты не станешь презирать меня за это, не правда ли? Это письмо будет вместе прощаньем и исповедью: я обязана сказать тебе все, что накопилось в моем сердце с тех пор, как оно тебя любит. Я не стану обвинять тебя: ты любил меня, как собственность, как источник сменявших друг друга радостей, тревог и печалей, без которых жизнь скучна и однообразна. Я это поняла… Но ты был несчастлив, и я пожертвовала собою, надеясь, что когда-нибудь ты поймешь мою глубокую нежность, не зависящую ни от каких условий. С тех пор я проникла во все тайны души твоей и убедилась, что то была надежда напрасная. Горько мне было! Но моя любовь срослась с душой моей: она потемнела, но не угасла.

Теперь я должна тебе объяснить причину моего поспешного отъезда. Она тебе покажется маловажной, потому что касается только меня. Нынче поутру мой муж вошел ко мне и рассказал, что ты женишься на Негуровой. Видно, я очень переменилась в лице, потому что он долго и пристально смотрел мне в глаза. Я едва не упала без памяти при мысли, что после всего, что было меж нами, ты решил идти под венец с ней! Мне казалось, я сойду с ума.

Конечно, я замужем, а ты свободен, и рано или поздно… но я не ожидала, что это произойдет так скоро. И какие же отношения связывают вас, если речь уж зашла о браке? Мне казалось, ты лишь пользуешься ею, чтобы вызывать во мне ревность. Оказалось, что я заблуждалась…

Мой муж долго ходил по комнате. Не знаю, что он мне говорил, не помню, что я ему отвечала… наверно, сказала, что я тебя люблю. Помню только, что под конец нашего разговора он оскорбил меня ужасным словом и вышел. Я слышала, как он велел закладывать карету. Вот уж три часа, как я сижу у окна – жду отъезда и пишу тебе это письмо.

Карета почти готова. Прощай. Я погибла, но что за нужда? Если б я могла быть уверена, что ты всегда меня будешь помнить – не говорю уж любить, – нет, только помнить… Прощай! Идут… Я должна спрятать письмо.

Не правда ли, ты не любишь ее? Ты не женишься на ней? Послушай, ты должен мне принести эту жертву: я для тебя потеряла все на свете…»

Каждое слово этого письма врезалось в сердце Печорина, и он помнил все, что прочитал тогда и перечитывал потом множество раз. Глупо, глупо! Как все вышло нелепо! Даже сейчас воспоминания отозвались в душе горечью и болью.

А Негурова отравилась – в этом доктор не ошибся, – и отравилась действительно из-за любви. Печорин помнил, как она вызвала его для последнего объяснения сильно надушенным письмом и встретила у себя дома, стоя наверху лестницы.

– Почему ты меня предал? – проговорила она, едва он начал подниматься к ней. Голос ее дрожал. – Я так тебя любила! Ты дорожишь всего более тем, что скажут о тебе люди, так я отниму у тебя их уважение. О тебе будут шептаться, на тебя станут показывать пальцами. Ты нигде не найдешь покоя! – С этими словами она молниеносно вытащила из флакона, который держала в руке, пробку и опрокинула содержимое себе в рот.

То, что последовало далее, Григорий Александрович не забудет до конца своих дней. Яд действовал быстро, разъедая плоть. На глазах у Печорина буквально растаяли, испуская едкий дым и зловоние, губы, подбородок и язык, а также часть горла – вместо всего этого образовался сочащийся кровью провал. Негурова кричала, стоя на лестнице, глаза ее остановились! Затем она медленно упала вперед, и Григорий Александрович не успел подхватить ее. Она скатилась по ступеням к его ногам, а вслед за ней туда же упал почти пустой флакон.

Месть, купленная ценою жизни, Негуровой удалась: лишь на Кавказе Печорин нашел общество, которое не знало его истории и которому не было до его прошлого никакого дела. Однако Негурова являлась ему время от времени. Она не желала отпускать его и продолжала изводить Печорина, напоминая о том, что он сделал: ради своей прихоти загубил чужую жизнь.

Была и другая женщина. Она тоже приходила по ночам. Ее лицо было прекрасно, особенно глаза – большие, черные. Как у горной серны. Она ничего не говорила – только грустно вздыхала, а затем протягивала Григорию Александровичу тонкую нежную руку и открывала ладонь, в которой неизменно лежала пуля.

Бэла…

Печорин мысленно называл их обеих – те женщины. Его проклятья… Его заслуженная кара.

И все-таки уехал он из столицы не из-за самоубийства Негуровой – в этом он доктору не соврал. Просто не мог оставаться там, где все напоминало о Вере. Об их любви и о том, что она бросила его.

Григорий Александрович взглянул на Вернера и натянуто улыбнулся.

– Неужели, доктор, я похож на человека, которого способен испугать скандал?

Вернер не стал продолжать расспросы. Дипломатично молчал, хотя любопытство его явно не было удовлетворено полностью.

Так добрались до двухэтажного дома, утопающего в зарослях на фоне растрескавшейся скалы. К нему вела извилистая, но довольно широкая дорога, обсаженная акациями. Ограды не было, что удивило Печорина. Когда он спросил доктора, почему лечебница не обнесена забором, тот пожал тощими плечами и сказал:

– Майнер собрал здесь не буйных, не беспокойтесь. Я ведь говорил, в клинике нет никого, способного изрубить человека шашкой. Просто люди, у которых… случилось несчастье. Большинство из них проводит на минводах пару месяцев и уезжает домой. Почти все они содержатся здесь добровольно.

– Почти?

– Некоторых привезли родственники, но Майнер против насилия в любом виде. Он уговорил пациентов остаться. Убедил, что здесь им лучше.

– Эти, вероятно, в лечебнице находятся уже долго.

– Да. Некоторые по несколько лет. Хотите начать с них?

Печорин подумал.

– Пожалуй, нет. Напротив, меня больше интересуют новоприбывшие.

– Потому что убийства стали происходить недавно? – кивнул Вернер. – Понимаю.

На тропинке Печорина и доктора встретил привратник (хотя ворот в клинике и не имелось) – здоровенный детина в свободной серой пижаме, застегнутой под горло. Вернер объяснил ему, в чем состоит их дело к Майнеру, и он проводил гостей в большую светлую гостиную, где стоял на столе самовар, а рядом с ним – плетеное блюдо, наполненное баранками.