Читать книгу "По ту сторону вдохновения - Юрий Поляков"

Сказав пару добрых слов о моей повести «ЧП районного масштаба», Евгений Иосифович предложил написать с ним в соавторстве оригинальный сценарий. О чем? Вы будете смеяться – о партии, точнее, о хорошем человеке, попавшем в номенклатуру. «Какая ерунда!» – воскликнет читатель, привыкший смотреть на «совок» с «хазано-жванецким» прищуром. А вот и не ерунда! Между прочим, юморист Петросян был секретарем парткома Москонцерта. Писателей советской эпохи проблема коммуниста во власти волновала не меньше, чем вопрос престолонаследия тревожил литераторов шекспировского круга. От личных качеств людей во власти жизнь зависит всегда. И совсем не важно, что у них в кармане – партбилет или жалованная грамота…

Конечно же, я с радостью согласился. Еще бы – работать вместе с Великим Габром! О таком даже не мечталось. Кто не видел легендарную ленту «Коммунист» и не ронял слезы, сострадая заведующему колхозным складом Евгению Урбанскому, застреленному ревнивым кулаком! Все смотрели и все роняли. Ставить будущую картину должен был талантливый Леонид Эйдлин, работавший до того вторым режиссером с Сергеем Юткевичем на фильме «Ленин в Париже» по сценарию Габриловича. В ту пору кинематографисты в очереди стояли, чтобы снять ленту об эмигрантских годах наших вождей: и заработаешь, и по миру поездишь, приоденешься. Долгая творческая командировка и шейный шелковый платок придавали Леониду европейский вид, но судьба Отечества при этом его искренне волновала, в частности, беспокоило, что в Переделкине, где он с семьей снимал на лето дачу Нади Леже, перестали ходить молочницы из соседней деревни, где теперь высотный район Большой Москвы. Надя была из эмигрировавших русских, и когда Фернан Леже умер, она подарила Музею имени Пушкина несколько его полотен, а ей взамен отвели большой участок земли в Переделкине, где она стала строиться в конце 1970-х. Материалы были, конечно, импортные. Весь Дом творчества бегал смотреть, как разгружают финский кирпич, уложенный на пластиковые поддоны и обтянутый плотным полиэтиленом.

– Если у них кирпич в полиэтилене продают, то можете представить, какой там уровень жизни! – вздохнул кто-то из властителей дум.

– А клубника там в магазинах круглый год! – наябедничал другой ротозей с писательским билетом в кармане.

Теперь на том участке дача-музей Зураба Церетели. Из-за кирпичного забора вздымаются бронзовые конечности и звери, но выше всех сидит на своем столпе общеизвестный пустынник.

Габрилович сразу предупредил: героем фильма, точнее героиней, будет молодая привлекательная дама. В качестве предмета художественного исследования его больше интересовали женщины, мужчин он считал слишком простоватыми и малоперспективными для искусства объектами. Нашу героиню изначально должна была играть прогремевшая в фильмах «Карнавал» и «Москва слезам не верит» актриса Ирина Муравьева, по совместительству жена Леонида Эйдлина. Дело в киномире обычное. Достаточно вспомнить Орлову и Александрова, Ларионову и Рыбникова, Макарову и Герасимова, Алентову и Меньшова. Нет, я не против семейственности в искусстве, если брачные объятия соединяют талантливых людей, а с фамильным сходством и дачей в Мамонтовке детям переходит еще и дар. Но талант, увы, не передается половым путем ни супругу в постели, ни младенцу в утробе. Творец распоряжается своими «искрами божьими» наподобие лотерейных выигрышей. Но об этом как-то подзабыли, и нынешнее российское искусство напоминает мне санаторий, где природа отдыхает на потомках. Чаще всего эта мысль мне приходит в голову, когда я смотрю на Федора Бондарчука. Бывают, конечно, исключения, но они редки, как уссурийские тигры.

Но вернемся в середину 1980-х. Итак, я купил путевку в ДВК, и мы сели за работу. Господи, что за жизнь! Отменное питание, прогулки по цветущим аллеям, а вечерами показывают сдублированные западные фильмы или отечественные ленты «с полки» – из спецхрана Госкино. Потом классики обсуждают увиденное, мол, поснимали бы Годар и Хичкок свои фильмы во времена Лаврентия Павловича, а мы бы посмотрели на полеты их талантов!

Сюжет сложился быстро. Мы попросту взяли его из жизни. Тогда в самом деле во власть стали продвигать новых людей, чем-то себя проявивших. Вспомните хотя бы мои два с половиной писательских секретарства. Впрочем, подобные коллизии и ранее были типичны для «производственного» ответвления нашей литературы. На эту тему писали и снимали многие, но безусловным лидером являлся драматург Александр Гельман, умевший свою неприязнь к социализму облечь в остросюжетную борьбу за чистоту идеалов, овеянных вдумчивым советским оптимизмом. Платили за это хорошо. Надо заметить, ВКП (б) – КПСС любила советоваться с творческой прослойкой о видах на урожай и путях развития бесклассового общества. А вот тех, кто затеял шоковые реформы в 1990-е, мнение простонародья, включая литераторов, вообще не интересовало. Эпохе первичного капиталистического хапка художественные подтексты с двойными кодами оказались без надобности, и автор «Премии» исчез из искусства, оставив нам в отместку сына – галериста Марата Гельмана.

3. Муравьевой нечего играть!

Но вернемся на Нежинскую улицу, в нашу творческую лабораторию. Сюжет мы придумали такой: молодая бодрая энтээровка Лиза Мельникова после яркой речи на каком-то партийном слете замечена и взята на работу в райком партии. Новый первый секретарь Борисов хочет резко обновить и ускорить жизнь вверенного ему участка действительности, он научно грезит и собирает свою команду. Лиза – дама бескомпромиссная, едва освоив азы аппаратной работы, она бросается в бой. Страсти вскипают вокруг конфликта директора вычислительного центра «Алгоритм» опытного Пыжова с неуживчивым новатором и правдолюбом Калюжным. Новые сослуживцы Лизы уговаривают ее не лезть в чужой монастырь, ругают, называют неуправляемой, но она лезет и срывает прием в партию Луковникова – любимца Пыжова.

Нет, у нас не было никакого намека на нетрадиционное соратничество пожилого руководителя и молодого выдвиженца, не было и быть не могло. Эта тема пришла в искусство позже, хотя в жизни встречалась нередко. Так, приехав в Ленинградский ТЮЗ, где ставили мою «Работу над ошибками», я узнал, что легендарного худрука Карагодского недавно сняли и посадили якобы за это самое. За те же грехи сидел и знаменитый режиссер Параджанов. Ужас! Впрочем, и Уайльда упекли по той же статье, но гораздо раньше. Мы всегда отстаем от передовых стран.

У нас же в сценарии разворачивался вполне традиционный, но непростой роман героини с театральным режиссером Лехой. Замечено: чем слабее мужчина в творчестве, тем любвеобильнее. В моем поколении лучше всех умели разговор о поэзии с пытливой девушкой перенести из библиотеки в постель графоманы. Лиза уходит к любовнику от мужа Коли, который может осчастливить лаской и внутрисемейным трудолюбием любую женщину, но только не Мельникову!

Работали мы дружно. Великий Габр мягко осаживал меня, когда я в бытописательском восторге стремился засунуть в сценарий сведения про то, где у секретаря райкома на столе лежат скрепки, а где чистые бланки. Он, как котенка, тыкал меня носом в общечеловеческие ценности: любовь, зависть, ненависть, предательство… Это – главное. А скрепки? Может, их лет через двадцать и вообще не будет. Он учил во всем, даже в производственном конфликте ударника с бракоделом, искать и находить вечные противоречия бытия. Будущий постановщик Леонид Эйдлин следил за сложением сюжета ревниво и придирчиво, как новосел – за строительством дома, где предстоит жить. Услыхав от меня какую-то деталь или аппаратную присказку вроде: «по белой нитке ходишь!» – он вскакивал, мечтательно закатывал свои левантийские глаза и восклицал: