Читать книгу "Госпожа камергер - Виктория Дьякова"

– Нет, – ответил Алексей. – Во всяком случае, я не слышал. – И снова спросил: – Что случилось с Мари? Почему она убежала из дома?

– Случилось самое невероятное, – вздохнула княгиня Потемкина и, отойдя, опустилась на софу, на которой, утомившись от дел, часто дремал ее отец. – Случилось, Алешенька, то, что Мари влюбилась, – продолжила она устало, рубины таинственно мерцали в ее руках. – Она влюбилась в моего Сашу. А он конечно же даже и не замечает того. Остается только надеяться, что ее увлечение быстро пройдет.

– Пройдет? – Алексей внимательно посмотрел на нее. – Боюсь, что нет. В Потемкиных влюбляются навсегда, до конца жизни. Вспомни, твоя мать любила князя Потемкина даже больше Орлова, только с ним она согласилась вступить в брак…

– И предала его… – дернула плечом Лиза, один из камней упал на софу, и она, наклонившись, снова взяла его в руку.

– Предала. – Алексей подошел, сел рядом и обнял жену, приклонив ее голову себе на плечо. – Она же была императрица. Но она не забыла его до самой смерти.

– Просто моя мать умела выбирать себе мужчин, – согласилась Лиза. – Орлов помог ей вступить на трон, а Потемкин, когда пришло время, принес славу ее державе и долгожданную победу над Турцией…

– Как бы то ни было, но я полагаю, что с Сашей у Мари-Клер все так быстро не кончится. А возможно, не кончится никогда… А ты собираешься сватать ее за старика Закревского, – напомнил Алексей с грустной улыбкой. – Как же теперь?

– Тем более надо поторопиться со сватовством. – Лиза решительно сжала в руке оба рубина и хлопнула кулачком по бархатной серой подушке, которую в волнении положила на колени. – Я сегодня же поговорю с Анной об этом. Думаю, она будет удивлена. И удручена нашей воспитанницей. Нам надо возвращаться в Кузьминки, – с волнением продолжала она, взглянув на мужа. – А Саша пускай остается в столице. Я скажу ему, что запрещаю приезжать в имение без моего ведома. Возможно, его отсутствие и разлука с ним отрезвят Мари-Клер, она забудет о своем увлечении. Ведь она так юна.

– Возможно, – с сомнением заметил ей Алексей, – но я не уверен в этом. По себе знаю, что значит полюбить Потемкиных. И государь Александр Павлович знал. А как я сегодня понял, не только один в императорской семье…

* * *

– Ваши восторги князем Потемкиным, как всегда, преувеличены, – усмехнулся Хан Гирей. – В то время как вы безмерно восхищались им, Потемкин обрюхатил московскую актрису Таню Новикову и покинул ее в затруднительном положении. Таня умерла в родах, вместе с ребенком, проклятая родней и забытая самим князем…

– Вам больше не удастся ввести меня в заблуждение, полковник, – твердо отвечала ему Мари-Клер. – Однажды я уже поддалась на вашу ложь, и тем самым перечеркнула всю свою жизнь – за то расплачиваюсь и поныне. Но теперь я другая. На моей стороне сила, которая не сравнится с вашей, и я знаю доподлинно теперь, что Александр не виноват в том печальном положении, в котором оказалась мадемуазель Таня, – продолжала она. – Александр лежал тяжело раненный в Тифлисе, между жизнью и смертью, он ничего не знал о том, что происходило в Москве. Княгиня Елизавета Григорьевна ездила к нему в госпиталь. Только благодаря ее заботе он выжил. Ей помогли там Багратионы, с которыми она издавна дружна. Хотя признаюсь, тот факт, что мадемуазель Таня ожидала от Александра ребенка, меня конечно же не делает счастливой, – Мари-Клер на мгновение отвела взор, – но я не могу позволить вам, полковник, бесчестить князя. Возможно, он и не собирался жениться на Тане, да и вряд ли получил бы благословение матери на то, но ребенка он бы не оставил. Я знаю Сашу… Он благороден, он не трус.

– Что ж, время изменилось, – согласился с кривой улыбкой Хан-Гирей, – и теперь вы, мадам Мари, занимаете чины по своей службе куда повыше моих, вам покровительствуют влиятельные особы, к вам расположен государь. Так что теперь вы можете позволить себе так разговаривать со мной. Особенно благодаря заступничеству вашей главной покровительницы, кахетинской принцессы Лолит, предки которой бежали от османов сначала в Сирию, а оттуда в Италию. Она оказала немало услуг русскому государю со своей секретной миссией на Кавказе. Но отдавая должное вашим заслугам, я не могу не признать: в том, что касается Александра Потемкина, вы идеализируете его и по-прежнему остаетесь наивной девочкой. Он все прекрасно знал о Тане и не отвечал на ее письма…

– Откуда вам знать про то? – властно прервала его Мари-Клер, и в ее голосе прозвучали суровые нотки. – Не сам ли князь Александр Александрович доверительно вам поведал о своих сердечных делах. Уверена, что нет. У вас есть привычка, полковник, свободно распространяться обо всем, в том числе и о том, что вам совершенно неизвестно. Давайте оставим этот разговор, – решила она, – обратимся лучше к делу. С чем вы прибыли ко мне из Петербурга? Я слушаю, полковник Хан-Гирей.

Несмотря на то что давно уже стемнело, Мари-Клер увидела полковника издалека, едва только различила условленное для встречи место. Над хребтом Нако полная оранжевая луна зияла как ножевая рана. На горизонте сверкнула молния, и несколько мгновений спустя где-то вдалеке прокатился гром. Лошади испуганно заржали, шарахнулись, Абрек снова подхватил их, успокаивая. Мари подняла глаза к мрачному, черному небу – не видно ни одной звезды, только луна. Но дождя не будет. Она уже знает, что в такое время дожди на Кавказе – редкость.

Охрана Хан-Гирея грелась у костра – воздух к вечеру стал прохладным и влажным. Пламя бросало причудливые отблески на лица сидящих у костра солдат. Они молча взирали на подъезжающих, не выражая беспокойства. Должно, их предупредили. Завидев арбу, полковник Хан-Гирей, сидевший меж ними, встал и двинулся навстречу.

Мари всегда казалось, что, будь она даже слепа, она бы прозрела, появись перед ней полковник. Прозрела бы от неугасшей ненависти, от давней обиды. Несмотря на пронесшиеся годы, полные переживаний и опасности, она помнила ту ночь на его большой петербургской квартире, которую он снимал не так уж далеко от Таврического дворца – на Морской улице.

То, что для молодого поручика Кавказского полуэскадрона Хан-Гирея составляло лишь исключительно удовлетворение давнего, горделивого желания, то для юной Мари тогда оказывалось преступной, невозможной, ужасной мечтою, которую она осуществила вопреки собственной робости, – мечтой о счастье назло равнодушному князю Потемкину. Увы, она не понимала тогда в полной мере, что творила с собой и со своей жизнью. А поручик, пылая страстью, лишь умело пользовался ее неопытностью и обидой на неумолимого Сашу.

Бледный, с дрожащей нижней челюстью он стоял над нею и, голый, напоминал собой черную обезьяну. Плечи, грудь, живот кавказца покрывали волосы, а из них торчала громадина полового органа, которая видом своим потрясла целомудренную Мари.

Не выразив и знака нежности к ней, юной и неопытной – он знал об этом, – Хан-Гирей сорвал с нее платье, ее чудное батистовое платье, столь мило украшенное прелестными анютиными глазками и расшитое витиеватыми итальянскими кружевами. Больше его уже нельзя надеть.

Полностью потеряв самообладание, она задыхалась, она плакала и не знала, что ей делать, – и уже никак не могла избежать происходящего. Поручик опрокинул ее на диван и начал тискать еще несформировавшиеся, маленькие груди. Все для нее было впервые тогда – его похожий на пушку подрагивающий фаллос, пронизывающая, острая боль, когда, подхватив под мышки, он поднял ее в воздух, сам раздвинул ей ноги, а потом опустил на член, дрожащую, вопреки всему холодную как лед и почти лишившуюся чувств. Он словно вонзил ей раскаленный прут до самого горла. Потом снова бросил на диван – легкую, маленькую, словно пушинка, совершенно безвольную, и вбивал в нее раскаленный прут, пока со звериным ревом едва не раздавил собой.