Читать книгу "Мата Хари. Авантюристка или шпионка? - Борис Соколов"

Следующий допрос состоялся три недели спустя – 21 мая. Мата Хари начала его с заявления: «Сегодня я скажу вам всю правду. Если я ее вам прежде не рассказывала, то только потому, что мне было очень стыдно». Далее она сообщила: «В мае 1916 года, когда я была у себя дома в Гааге, раздался звонок. Было уже довольно поздно. Когда я открыла дверь, там стоял господин Кремер, немецкий консул в Амстердаме (и в показаниях Мата Хари, и в материалах суда эта фамилия писалась неправильно. В действительности консула звали не Кремер (Krдmer), а Карл Крамер (Karl H. Cramer). И, строго говоря, он был не консулом, а главой немецкой информационной службы в Амстердаме в ранге консула, то есть фактически – пресс-атташе посольства. – Б. С.). Он уже написал мне в письме, что хочет со мной встретиться, но не сообщил почему.

Консул узнал, что я подала заявление на визу во Францию. Он начал беседу так:

– Я знаю, что вы собираетесь поехать во Францию. Готовы ли вы оказать нам некоторые услуги? Мы хотели бы, чтобы вы собирали для нас там сведения, которые, на ваш взгляд, могут заинтересовать нас. Если вы согласитесь, я уполномочен заплатить вам двадцать тысяч франков.

Я сказала, что это немного.

– Верно, – ответил он. – Но чтобы заработать больше, вы должны показать, на что вы способны.

Я не дала ему окончательного ответа, а попросила время подумать. Когда он ушел, я подумала о моих дорогих мехах, которые остались у немцев в Берлине, и о том, что было бы справедливой компенсацией, если бы я вытащила из них как можно больше денег. Потому я написала Крамеру: „Я согласна. Можете привезти мне деньги“. Консул тут же пришел и заплатил мне деньги в французской валюте. Он сказал также, что я должна писать ему невидимыми чернилами. Я возразила, что мне это не очень удобно, особенно если я буду подписывать письма своим именем. Он ответил, что есть такие чернила, которые никто не может прочесть. Мне нужно только подписывать свои письма „Х-21“. Затем он дал мне три маленькие бутылочки, пронумерованные цифрами „1“, „2“ и „3“. Первая и третья бутылочки были наполнены прозрачной жидкостью. Во второй жидкость была голубовато-зеленой, показавшейся мне похожей на абсент. Потом он пропитал лист бумаги жидкостью номер один, написал несколько слов жидкостью номер два и протер написанное жидкостью номер три, после чего написанное бесследно исчезло.

– Так нужно с ними обращаться, – сказал он. – Потом самыми обычными чернилами на том же листе бумаги можно написать любой безобидный текст. Всю вашу почту адресуйте в отель „Европа“ в Амстердаме.

После того, как у меня в сумочке появились двадцать тысяч франков, я сердечно поблагодарила консула Кремера. Но я могу поклясться вам, что не написала ни строчки из Парижа этими чернилами. Кстати, все три бутылочки я выбросила за борт, предварительно вылив их содержимое, как только наш корабль вошел в канал, соединяющий Амстердам с Северным морем».

Строго говоря, нет полной уверенности, что Мате Хари действительно был присвоен псевдоним Х-21. Ведь к Кельнскому разведцентру Крамер отношения не имел. Вполне возможно, что Мата Хари решила, ознакомившись с перехваченными радиограммами, что немцы действительно присвоили ей псевдоним Х-21, и, чтобы вызвать доверие к своему рассказу, заявила, что должна была подписывать этим псевдонимом свои тайные письма. В действительности же ей, из-за малозначительности, могли сказать вообще никак не подписывать тексты, написанные тайнописью, а агенты в амстердамском отеле «Европа» изымали бы все письма, открытая часть которых была бы подписана Матой Хари. А псевдоним Х-21, вполне возможно, носила та женщина, которую Мата Хари назвала мадам Блюмме и которая, возможно, действительно посетила Францию в марте 1915 года и была арестована англичанами 11 ноября 1916 года.

Такими показаниями Бушардон был явно разочарован. А далее Мата Хари утверждала, что, когда говорила с капитаном Ладу, тот очень удивлялся, почему офицеры немецкой разведки в Голландии не пытались завербовать ее, когда узнали, что она едет во Францию. Танцовщица отговорилась тем, что они ее не знали. Тогда Ладу заметил, что неплохо было бы предложить свои услуги немцам, чтобы получать информацию, но решил осуществить эту комбинацию позднее. Он сначала хотел посмотреть, какая из Маты Хари выйдет шпионка, и будто бы сказал в заключение: «Если мы в вас будем уверены, вы тоже сможете на нас рассчитывать». И Мата Хари решила, что пока Ладу не хочет ей платить, нет никакого смысла выдавать свою большую тайну о контакте с Крамером.

Она призналась следователю: «Когда капитан Ладу меня потом спросил, не хочу ли я вернуться домой в Голландию через Швейцарию или Англию, я выбрала последний вариант, потому что не хотела ехать через Германию. Там мне угрожала опасность, поскольку с меня бы спросили отчет, как я отработала полученные двадцать тысяч франков. А продемонстрировать мне было нечего. Если бы я к этому времени действительно собрала бы какую-то значимую для Германии информацию, из-за которой французы могли бы меня подозревать в шпионаже, то я точно приняла бы предложение отправиться домой, в Голландию, через Швейцарию и Германию.

Когда я была в Мадриде, обстоятельства вынудили меня поступить именно так, как вы уже знаете. Капитан Ладу не заплатил мне ни единого су. Он злоупотребил моим доверием, и у меня оставалась всего пара сотен песет. Все женщины в моей ситуации, вероятно, начали бы воровать. У меня не было никаких вестей из Парижа. Мои счета за проживание в гостинице с каждым днем увеличивались. В это время я и посетила фон Калле, который не знал обо мне вообще ничего. Я хотела проверить обстановку и выяснить, могу ли я проехать через Германию, не боясь ареста».

По словам Маты Хари, чтобы завоевать доверие Калле, она сообщила ему о предложении французов и дала ему некоторые сведения, взятые большей частью из старых газет или из памяти. Как она считала, «эти сведения не имели большого значения и актуальности и никак не могли нанести Франции вред. После этого Калле послал своему начальству телеграмму с вопросом, следует ли ему выплатить мне деньги. Я потребовала десять тысяч франков, но Берлин отказал. Я не знаю, получил ли впоследствии военный атташе указание, чтобы заплатить мне.

Калле действительно дал мне 3500 песет, но я предполагаю, что это были его личные деньги. В своем бюро он занимался со мной некоторыми очень интимными делами и предложил мне за это кольцо. Но так как я мало ценю такие вещи, то я отклонила его предложение и, видимо, поэтому он дал мне эти три с половиной тысяч песет». Действительно, Мате Хари в тот момент гораздо нужнее были не украшения, пусть и дорогие, а наличные деньги. Получается, что песетами германский военный атташе рассчитался не за разведданные, а за сексуальные услуги. Подозреваю, что та же ситуация была с Мартой Ришар, которой германский военно-морской атташе, вероятно, платил не за поставляемую французами дезинформацию, а за то же самое, за что платили Мате Хари.

Мата Хари продолжала: «Что касается двух переводов по 5000 франков, то, возможно, что это были деньги Кремера. Я до этого проинструктировала мою служанку, что если она получит от меня телеграмму с просьбой о деньгах, она должна отправиться в отель „Европа“ и спросить Кремера. Но это только в том случае, если ей не удастся связаться по этому вопросу с бароном. В октябре 1916 года я послала моей служанке телеграмму. Она была отправлена через голландское консульство. Такую же телеграмму я послала в январе. Но я сомневаюсь, что Анна ходила к Кремеру. Скорее всего, деньги на самом деле были от барона, как она мне и написала».