Читать книгу "Одиночество зверя - Александр Аде"

Когда захожу домой, Даренка (которая, должно быть, поджидала меня) с места в карьер выпаливает:

– Мне сегодня звонил один человек. Представляете, заявил, что он – мой отец! Мама Вера говорила, что папа погиб на Дальнем Востоке. Вроде бы он был командиром подводной лодки. А я ничуточки не верила! Мама врала так неумело! Соврет – и покраснеет, как вареный рак. Я почему-то была уверена, что он жив!.. А может, меня кто-то разыгрывает?

В ее глазах отчаяние и надежда.

– Он сказал, чтобы я его не искала. Если нужно, сам объявится. А вы не можете его найти?

– Давай подождем. Если это действительно твой отец – придет…

* * *

На другой день, около десяти утра отправляюсь в лес, точнее, в лесопарк – первозданное продолжение более-менее окультуренного городского парка. Здесь – на излете ноября – хозяйничает зима. То и дело проваливаясь в снег, забираюсь в глухомань, кое-как устанавливаю в треугольнике, образованном раздвоившимся стволом березы, порожнюю бутылку из-под пива и стреляю с метров с семи или восьми. Большее расстояние не требуется, не в снайперы собираюсь. Раздается четкий в стылом воздухе выстрел. Бутылка разлетается вдребезги. Цилиндрик пустой гильзы вылетает вправо и теряется в снегу.

На мгновение на меня накатывает морок. Точно наяву вижу мартовскую тьму, сияющий серпик нарождающегося месяца и рядышком – Мою Звезду. Вижу стволы сосен и берез. И Арсения, кричащего исступленно: «Уничтожь меня, брат, я приношу только зло!»

Стреляю еще пару раз по пустым бутылкам и убеждаюсь, что браунинг действует исправно.

Надышавшись свежестью ноябрьского леса, качу в банк, где закрываю счет и получаю в кассе несколько запечатанных пачек с купюрами.

Засовываю пачки в сумку и еду к маме.

Как она будет без меня, если что?..

Когда вхожу в ее квартиру, мой голос деловит, физиомордия бодрая. В первый раз замечаю, как мама постарела. Я привык не обращать внимания на ее лицо, на морщинки: это же мама, родное пятно света. Я даже не замечал, какого цвета у нее глаза. И – вдруг – вижу перед собой немолодую женщину, волосы покрашены кое-как, полным-полно седины. И у меня щемит сердце.

Первым делом протягиваю сумку с баблом.

– Спрячь.

Мама не спрашивает, что в сумке, совсем не любопытна. Если со мной случится… нечто, она (не сразу) вспомнит про сумку, достанет и обнаружит (кроме бабла) записку, в которой прошу прощения за все зло, которое когда-либо ей причинил, и сообщаю, что деньги в сумке принадлежат ей. И никто другой на них права не имеет.

Передаю ей – с рук на руки – кота Королька.

– Пускай побудет у тебя денек-другой, ладно?

Вырвавшись, кот удирает куда-то и не показывается. Обиделся. Еще бы: из квартиры Анны его перевезли в берлогу Финика, потом – к бабе Насте, и вот опять незнакомое жилище! Да тут вообще рехнуться можно!

Мама тут же принимается за старое.

– Ты совсем ко мне не приходишь.

На ее глазах выступают слезы.

Она так и не вышла замуж, хотя очень надеялась, и в этом определенно есть моя вина: я по дурости высмеивал претендентов на ее руку (наверное, из ревности), в чем сейчас глубоко раскаиваюсь. Сколько горя я принес близким людям!

– Извини, мамочка. Ты у меня самая лучшая.

Обнимаю ее, тычусь губами в щеки, в виски. Она вырывается, подходит к окну, отворяет форточку. В кухню врывается свежий, пахнущий морозом, воздух. Примерно год назад, напуганная неприятными ощущениями в горле, мама бросила курить, и теперь наверняка испытывает невыносимое желание затянуться.

– Я отдам тебе лучшую комнату, пожалуйста, только живи здесь! Но ты почему-то предпочитаешь снимать жилье у каких-то… Ну, объясни, наконец, что ты потерял у этой Насти? Насколько помнится, она работала санитаркой в кардиоцентре. Причем, надо отметить, к водочке и мужичкам была крайне неравнодушна. Тебе приятно ее общество? Или нравится ее внучка?.. Забыла имя…

– Даренка.

– Даренка. Назвали тоже. Дарья, вот кто она… Да-рен-ка! Бабка родила дочку без мужа, дочка родила Даренку без мужа. И эта родит, уж поверь мне. Яблоко от яблони…

Мама говорит и говорит, а я заставляю себя слушать и не перечить. «Ты, – твержу себе, – никакого добра ей не принес, так уж постарайся не огорчать ее перед расставанием, которое может оказаться вечным».

– Кстати, у тебя еще не появилось желание на этой Даренке жениться? С тебя станется.

– С чего вдруг, мам. Даже если бы я и влюбился, она для меня слишком молода.

– Молода… По-моему, для человека, жена которого была старше его на одиннадцать лет, понятий старый и молодой просто не существует… Ну, не буду, не буду… Эта Даренка школу-то хоть закончила?

– Учится на первом курсе экономического.

– Совсем еще сопля зеленая. А то возьмешь и женишься. Ты как нарочно выбираешь женщин, которые тебе не подходят… Не спорь. Я лучше знаю…

А ведь мы (мама и я), если не лукавить перед самим собой, совершенно разные люди. Родные, потому что она – это мое детство, ссадины, болезни, ее бессонная тень на потолке, когда томился в огне ангины, ее необыкновенно вкусные пирожки и удивительный борщ. Ее натруженные руки, стирающие мое детское бельишко.

И все же чужие, и говорить нам, по сути, не о чем, разве что вспоминать далекое прошлое.

Когда качу от матери домой – звонок.

– Это Карпович. Заедь ко мне.

Усмехаюсь про себя (богатый – не значит грамотный: «заедь»).

– Само собой, – отвечаю почти весело.

Разворачиваюсь и направляюсь к офису Старожила.

И вот – снова стою перед ним. И снова в тускловатом свете, озаряющем кабинет, меня охватывает ощущение, что нахожусь в комиссионке. Вроде бы и мебель вокруг вполне новая, и одежда на Старожиле – будто только что из магазина для респектабельных горожан, а кажется, что и мебель, и одежда, и он сам – подержанные, залежалые, секонд хенд.

– Слыхал, ты вокруг Даренки вьешься, – цедит Старожил, глядя в стол.

– С чего это ты решил?

– Учти, – таким же ровным голосом продолжает он, точно я не произнес ни слова, – она не для тебя. И не надейся. Понял?

– И давно ты стал заботиться о ее судьбе?

– А уж это не твое дело, – отрезает он с холодной сдержанностью.

– Ты, должно быть, для родной дочурки припас молодого, денежного и перспективного?

– Не суй нос туда, куда тебя не просят. И запомни: держись от Даренки подальше.

– Постараюсь не забыть.

– А забудешь – напомним… Иди.

Как? Он отпускает меня с миром?! И даже не угрожает переломать ноги, оторвать башку и сказать, что так и было?! Похоже, сегодня он милостив как никогда.