Читать книгу "Империя. Роман об имперском Риме - Стивен Сейлор"

Когда-то казалось, что император, хранимый богами, неуязвим и неприкасаем; любимый народом Август и ненавистный Тиберий оба дожили до старости и умерли в своих постелях. Но убийство Калигулы все изменило. Оно доказало, что император может истечь кровью и умереть, как любой другой смертный. Ликвидация Калигулы избавила мир от чудовища, но создала ужасный прецедент; вот почему Клавдий, вместо того чтобы наградить трибуна Кассия Херею, в конечном счете казнил убийцу. Никто не вправе убить императора и остаться безнаказанным: с подобным не смирился даже Клавдий, который в итоге получил максимальную выгоду, став следующим правителем.

Наконец позор кончился, и Титу разрешили одеться. Вцепившись в литуус, он был препровожден не в зал для официальных приемов, а в личный кабинет императора. Полки были забиты свитками, столы завалены пергаментом. На стенах висели карты, генеалогические древа и списки магистратов. В воздухе плавала пыль, и Тит чихнул.

Клавдию исполнилось пятьдесят восемь, но выглядел он старше. Пурпурная тога сидела на нем кое-как, словно он старик, который не в силах следить за собой и не имеет возможности нанять помощников. Чуть выше груди темнело влажное пятно: на глазах Тита Клавдий ухватил материю пальцами и вытер ею слюну, бежавшую с угла рта. Император раздраженно и встревоженно рылся в свитках, что-то выискивая; затем наконец взглянул на гостя:

– Мне нужно авгурство, Тит.

– Конечно, Цезарь. – (Клавдий предпочитал этот титул «господину».) – Что за дело?

– Дело? – Клавдий поднес ко рту кулак и издал странный звук. – Дело в решении, которое я д-д-должен принять.

– Можешь выразиться яснее?

– Нет, не сейчас. Но скажу одно: кто-то умрет, Т-тит. Если я ошибусь, люди погибнут ни за что. Или я. Могу умереть я! – Клавдий вцепился в трабею Тита, и тот увидел в глазах дяди такой же страх, как в день убийства Калигулы.

– Конечно, многие уже погибли – из-за нее. Из-за того, что я, старый дурак, верил всем ее словам. Полибий, с которым я провел здесь множество счастливых часов за чтением редких к-к-книг, о которых никто, кроме нас двоих, слыхом не слыхивал… и мой верный друг Азиатик, которого я освободил бы от обвинения в измене, не вмешайся она… и юный Гней Помпей, последний отпрыск триумвира, заколотый в собственной постели в объятиях м-м-мальчика… все мертвы, потому что она желала их смерти! А когда я думаю о родственниках и старых друзьях, которых отправил в ссылку из-за ее интриг… о, Тит, счастливый ты человек, поскольку ни разу не встал у нее на пути!

У Тита пересохло в горле, но он кивнул.

– Но прежде чем я скажу еще хоть слово, мне нужны ауспиции. Я боюсь сам совершать авгурство.

– Но я так и не понимаю задачи, – возразил Тит.

– И не надо. Боги знают, что у меня на уме. Им известны мои намерения. Ты просто спроси, одобряют ли они их: да или нет. Идем, проведем церемонию в саду. На севере в небе есть просвет.

Клавдий встал сзади, и Тит наметил посохом участок неба. В течение томительно долгих и напряженных минут оба молчали и всматривались ввысь, пока не появились два воробья, летящие справа налево. Тит собрался объявить ауспицию отрицательной, когда вдруг ястреб, невесть откуда взявшийся, спикировал и схватил одну пташку. С добычей он устремился в одну сторону, уцелевший воробей – в другую. Одинокое перо, слетевшее с опустевшего неба, упало далеко в саду.

За спиной Тита Клавдий шумно втянул воздух.

– Знамение, бесспорно, благоприятное! Ты согласен?

У Тита гулко стучало сердце.

– Да, – произнес он наконец. – Боги одобряют твои действия. Что ты собрался сделать, Цезарь?

Тит вздрогнул, ощутив на плече руку дяди. Клавдий как будто не заметил его испуга.

– Хвала богам за Пинариев! Я всегда мог открыться твоему отцу, и, хотя боги забрали его у меня, они взамен прислали тебя.

Клавдий заковылял через сад и подобрал перо, закряхтев при наклоне. На пере виднелись кровавые крапины.

– Я многие годы был глупцом, позволяя Мессалине наставлять мне рога. Я слушал все ее лживые россказни, принимал коварные отговорки, доверял ей, а не тем, кто пытался меня предостеречь. Но теперь наконец всплыла п-п-правда, и она горше любых наветов. Мессалина – настоящая шлюха. Под вымышленным именем она содержала дом на Эсквилине, который превратила в б-бордель, устраивая знатным женщинам свидания с их любовниками, закатывая всевозможные оргии. Говорят, она собрала субурских проституток и устроила с-с-состязание: кто, мол, ублажит за ночь больше клиентов – и победила в нем! Ты только представь: императорская жена б-б-брала деньги за соитие, удовлетворяя любого желающего, одного за другим! Что сказал бы мой двоюродный дед? – Клавдий повернулся к племяннику, но тот не нашелся с ответом. – Вижу, ты слишком потрясен, чтобы говорить, Тит. Уверен, твою ярость не выразить никакими словами. Да и чем ты меня утешишь? Но я еще не сказал тебе худшего. Мессалина вступила в б-бигамный брак с консулом Гаем Силием. Они даже провели церемонию со свидетелями, как для законного сою за, благословленного богами. Полагаю, дальше они собирались инсценировать мои похороны!

Тит наконец обрел дар речи:

– Но, Цезарь, откуда ты все узнал?

Клавдий ответил то же, что Хризанта.

– Рабы разболтали, – сказал он. – И в-в-вольные, под пыткой.

– А Мессалина знает, что раскрыта?

– Ее предупредил раб. Она сбежала к себе в дом в Лукулловых садах – любовное гнездышко, доставшееся ей после смерти Азиатика, когда она убедила меня казнить несчастного. Преторианцы окружили район. Она ждет своей участи.

– Гай Силий?

– Мертв, пал от собственной руки.

– А… другие любовники?

– Да, любовники. Многие и многие! – Клавдий играл воробьиным пером, пропуская его меж пальцев и ероша пух. Затем вытер птичью кровь с ладони о тогу, и пурпурная шерсть поглотила капельки без следа. – Идем, Тит. Мне нужен рядом хотя бы один ч-ч-человек, которому я могу доверять.

* * *

Любовники один за другим представали перед Клавдием, произнося признания и получая приговор.

Клавдий восседал на подобии трона, установленном на возвышении. По бокам от него и по всему залу разместились преторианские гвардейцы. Тит находился на постаменте подле Клавдия и по соседству с огромным преторианцем, от которого несло чесноком. Врачи утверждали, что чеснок придает сил, и, судя по мускулам стража, не ошиблись.

За происходящим надзирал Нарцисс, самый доверенный вольноотпущенник Клавдия: имперский бюрократ до мозга костей, придирчивый к своей внешности, сварливый с подчиненными и угодливый, но настойчивый перед господином. Когда в зал вводили очередного обвиняемого, именно Нарцисс зачитывал обвинение и вел допрос.

Одни мужчины сетовали на шантаж со стороны Мессалины. Другие откровенно признавали, что искали утех. Кто-то молил о пощаде, кто-то просто молчал. Разницы не было; ко гда наступало время Нарциссу спросить императора о решении, Клавдий смотрел каждому в глаза и объявлял: «В-в-виновен!»